Дни знамений
Шрифт:
Он посмотрел на нее, и на этот раз улыбка была настоящей:
– Может, так и будет. Я как-то ухитрился забыть про такую возможность…
– Глупенький, – она положила руку ему на плечо. – Мой возлюбленный дурачок…
– Ты любишь меня? Честно-честно, по правде – любишь?
– Да! Больше жизни!
– Не говори так, – он схватил ее за плечи так крепко, что ей стало больно. – Это дурная примета!
– Я не знала…
– Но главное – ты любишь меня! Боги великие! Если ты меня не любишь, то я… – в голосе его послышались слезы.
– Люблю, люблю! Я только слов не найду, чтобы высказать…
– Прости, – он отпустил
Все утро он провел в одиночестве, разглядывая море и небо. Марху, без всякого чародейства, посетило предчувствие: проживи она с мужем хоть полсотни лет, никогда не дано ей будет узнать его полностью, до глубины; а между тем, по законам и Дэверри, и Бардека, было поздно менять решение. Вспомнилась ей также старая гадалка из Лувилы. «Валет цветов». Вот это кто подразумевался – Эвани. Я вышла замуж за валета цветов, и никогда мне уже не стать принцессой.
Джилл следила за кораблем, пока он не скрылся из виду, потом вернулась в гостиницу, расплатилась с хозяином по счетам, оставленным артистами, и перебрала вещи, отбирая самое важное, чтобы поместилось в дорожный мешок: одежда, несколько карт и рукописей, найденных в городах архипелага, набор трав на все случаи и несколько полезных мелочей; все остальное в приступе бережливости отдала на хранение хозяину, словно рассчитывала когда-то вернуться сюда. Нагруженная, как коробейник, она вышла из города через западные ворота и прошла около мили, держась утоптанной обочины, а не грязной середины. Как только она свернула в густой лес, Даландра вышла ей навстречу из-под деревьев. В солнечном свете эльфийская женщина казалась нематериальной, словно струйка дыма, вьющаяся между ветвей.
– Ты готова? – спросила она. – Пожалуйста, запомни: время течет по-разному даже на границе миров. Тебе покажется, что мы пробыли у Врат совсем недолго, но здесь может пройти несколько лет. Нам придется спешить!
Вдвоем они углубились в чащу леса, испятнанную тенью, обходя огромные стволы. Поначалу Джилл не замечала никаких перемен, но вдруг осознала, что листва приобрела такой яркий оттенок, как будто ее вырезали из изумруда. Еще несколько шагов, и впереди открылось волнуемое ветром море травы. Оглянувшись, Джилл обнаружила, что лес исчез за полупрозрачной мерцающей дымкой, в переливах розового, голубого и сиреневого.
Туман разрастался, густел и наконец окутал путешественниц приятной прохладой.
– Ну вот, ~ сказала Даландра, – видишь, ты уже не в своем теле!
Джилл ощутила какую-то тяжесть на шее – оказалось, это маленькая статуэтка из обсидиана, точное подобие ее самой, подвешенная на золотой цепочке. Даландра засмеялась:
– А моя – из аметиста! Довольно неучтиво со стороны Эвандара воплотить тебя в черном камне. Он такой суровый…
– Ничего, мне вполне подходит.
Три дороги простерлись перед ними, как светлые ленты на зеленом ковре трав. Одна вела налево, к гряде темных холмов, таких голых и хмурых, что они явно не могли принадлежать ни к одному из тех миров, которые Даландра могла назвать родными. Дорога направо упиралась в горный массив, с пиками, уходящими ввысь в чистом воздухе за туманной завесой, блеклыми, со стеклистым отблеском; на их вершинах лежал снег, сияющий такой белизной, что казалось, будто они подсвечены изнутри. Третья дорога, посередине, уводила в даль туманной равнины. По ней шел навстречу женщинам кто-то в эльфийской одежде. Он беспечно насвистывал на ходу, волосы его были невозможно яркого желтого цвета, а когда он приблизился, Джилл увидела, что глаза у него столь же неестественно ярко-голубые, а губы алые как вишни. От него истекал поток магической силы, осязаемый для Джилл, как дуновение ветра.
– Доброе утро, прекрасная госпожа! – сказал он на языке Деверри. – Моя любимая известила меня, что ты желаешь поскорее отправиться в путь и не погостишь здесь, в любимейшей моей земле. Очень жаль, ибо я мог бы показать тебе множество чудес!
– Мне также очень жаль, и я весьма польщена твоим приглашением, но то, что я хочу найти, также относится к разряду чудес. Если я правильно запомнила, то оно может оказаться интересным и для тебя – тайное убежище эльфов на острове среди моря!
Он улыбнулся, показав преострые зубы.
– Возможно, когда-нибудь я навещу тебя там. – Он обернулся к Даландре. – Я нашел нужную дорогу. Пойдем?
Вместо ответа она улыбнулась и взяла его под руку. Джилл пошла за ними, держась немного в стороне, когда они двинулись вперед по срединной дороге, словно дама с кавалером, вздумавшие прогуляться по парку своего поместья. Туман клубился вокруг, только прямо впереди завеса его раздвигалась, открывая темные купы деревьев. Откуда-то справа долетали отдаленные звуки океанского прибоя, катящего валы на некий невидимый берег.
– Видела те три дороги? От них берут начало все пути, – заметил Эвандар. – Люди и эльфы, все разумные существа под всеми солнцами вселенной предпочитают думать, что ходят по дорогам, которые сами проложили, правда? Но все земные пути суть ответвлениях тех трех дорог.
– Вот как? – удивилась Джилл. – Странно это мне, но спорить не стану: надо полагать, ты лучше знаешь.
– А поскольку в тех трех дорогах начало и конец всех земных путей, то по ним и выйти можно куда угодно. Можно переходить с одной на другую, при условии, конечно, что ты знаешь, как это делается.
– Понятно, – Джилл позволила себе усмехнуться. – В этом-то, видно, весь фокус?
– Конечно, – любезно отозвался он. – И научиться этому фокусу нелегко!
– Вот в это я легко поверю!
– Поверь, я охотно поделился бы с тобой этим умением, если б ты решилась побыть здесь подольше.
Джилл испытала такое искушение, что чуть не заплакала, но, поборов его, засмеялась и отрицательно покачала головой.
– Спасибо за предложение. Но сейчас я обязана довести до конца начатое дело.
– Тебе выбирать, – Эвандар поклонился, почтительно и насмешливо разом. – Могу сразу признаться, что немалого труда требует умение распутывать дороги – знаешь, они как остатки ниток в корзинке ткача, клубки и обрывки всех цветов, перемешанные и спутанные так, что мудрено вытянуть свободный конец, не затянув на нем узлов. А посему давайте-ка остановимся, мне надо поразмыслить.
Они находились в тот момент на вершине плоского холма, полого спускающегося к новой равнине, обширной, поросшей травою, испещренной сетью ручейков и кудрявых рощиц.