До дрожи
Шрифт:
— М — м— м? — мычу, закидывая на неё ногу и не давая от меня уползти. Такая тёпленькая, мягонькая. Куда?!
— Тём, пусти, — трепыхается, чем только больше драконит. Трётся своей голой попой о мою и без того уже просыпающуюся стратегически важную часть тела.
— Не хочу, — бормочу упрямо, накрывая ладонью полную грудь. М-м-м, как антистресс жмякаю. Вообще трахаться лень. Я просто полежать хочу, Цветочек…Не вертись!
— У меня будильник! — Алиска начинает злиться и смеяться одновременно.
— Да, меня тоже бесит. Выруби.
— У меня выставка!
— Хуиставка…
— Ох, уж этот твой тонкий юмор, Тём! — хохочет, безуспешно пытаясь меня отпихнуть.
Возимся, пыхтим, жарко становится, и, конечно, уже через полминуты желания мои совсем не так целомудренны.
— Давай по-быстрому… — хрипло шепчу Алисе в ухо, прикусывая нежную мочку, пока, так и удерживая её лежащей на боку ко мне спиной, поудобней пристраиваю женские бёдра к своим.
— М-м-м, а ночью мало было? — мурлычет Цветочек, оттопыривая попку и расслабляясь. Намекает на то, что заснули мы поздно.
— Я вообще сейчас не хотел, но ты вертишься, — ворчу, гладя влажные, набухшие со сна с складочки и скользя в своей девочке пальцами. Такая податливая, горячая внутри, что зубы от предвкушения сводит.
— Ах-ах, — бархатисто тихо смеётся, — То есть это я винова…А-а-ах…М-м-м… — затыкается, постанывая, потому что пальцы заменяет член.
Откидывает голову на моё плечо, прикрывая глаза. Ресницы дрожат, губы приоткрыты, часто дышит, отзываясь всхлипами на каждый плавный толчок. Я особо не жестчу. Утро и мне и кайфово именно так — неспешно её растягивать, лежа на боку и чувствовать, как она всё больше течёт и тесно меня сжимает. Мну сиськи, рассеянно целую подставленную шейку, слизывая выступающую на коже солоноватую испарину. Охрененное утро…
Алиска рукой шарит по простыне, не открывая глаз, нащупывает вуманайзер и, включив, зажимает его между бёдрами. Сладкая вибрация расходится по её промежности, подстёгивая и меня. Сильнее сжимаю её бедро рукой, ускоряюсь. Влажные шлепки становятся почти оглушительными, ещё больше возбуждая.
Чувствую, как Алиса вся напрягается внутри, стремится выгнуться. Кусаю её за плечо, сжав пальцами сосок, болезненно стонет и содрогается волнами. Отбрасывает в сторону вуманайзер, тяжело дышит, блаженно улыбается, так и не открыв глаз ни разу. Охуенно красивая в утренних лучах, притушенных светлой занавеской. Её киска продолжает спазмировать, буквально выжимая меня. Зарывшись лицом в рыжие локоны, пахнущие мёдом, кончаю в неё. Это отдельный кайф, ставший доступным после того, как Цветочек вколола себе какую-то противозачаточную хрень.
Алиса поворачивает ко мне голову, целуемся, лениво сплетаясь языками. У меня будто ноги отказывают, опять безбожно тянет в сон.
— А теперь я могу идти, Артём Сергеевич? — мягко подтрунивает, щёлкая меня по носу.
— Теперь можете, Алиса Александровна, но вечером повторим, — бормочу, отпуская её и зарываясь в одеяло.
Алиска шуршит по спальне, одеваясь. Её почти беззвучные, мягкие как у кошечки шаги, заставляют улыбаться в подушку. Просто прикольно, что ходит тут где-то рядом, и я чувствую и слышу её.
— Всё, Тём, я пошла, где-то в шесть освобожусь, — наклоняется и целует меня в висок.
— Хочешь, заеду на ВДНХ? — отзываюсь.
— Да нет…Хотя…Там созвонимся, ок?
— Ок.
Удаляющиеся шаги, шорохи в прихожей, пока обувается и надевает лёгкую курточку, хлопок закрывающейся входной двери, щелчок английского замка. Всё, я в квартире один. Сразу как-то пусто, зато можно дрыхнуть до обеда. Сегодня суббота, и у меня никаких дел, кроме курсовой и одной аналитической записки по работе. Но её можно сделать и завтра.
Хотели с Алиской сегодня за город поехать погулять. На дворе октябрь, и все парки усыпаны красно— желтым разноцветным ковром из листьев. Но вечером Лютику позвонила девчонка какая-то с профкома, предложила поучаствовать в выставке на ВДНХ, и Алиска тут же согласилась — она вообще любитель всякой общественной деятельности. Говорит, что этим пошла в мать.
Сам не замечаю, как вырубаюсь. И ничего мне не снится — плотная чернота, в которой так хорошо отдыхают тело и мозг. Вот только пробуждение выходит совсем не такое медитативное.
— Ты что за хер?! — ревёт какой-то огромный медведеподобный мужик, рывком сдёргивая с меня одеяло.
Тут же рядом тонко охает смутно знакомая мне рыжая женщина, прикрывая рот ладонью.
Охает, потому что я, твою мать, голый сплю!
— Это ты кто?! — ошалело ору спросонья, и не думая прикрываться.
— Да чтоб тебя! Как это развидеть теперь, — причитает мужик себе под нос и обратно укрывает меня одеялом, чуть ли не подпихивая под меня углы, чтобы торчала только голова.
Зря он это делает, потому на открывшемся участке кровати его вниманию предстаёт наш с Алиской вчерашний игровой набор — вуманайзер, тюбик смазки и анальная пробка с пышным лисьим хвостом.
Мужик застывает, таращась на игривый хвост с серебряным наконечником и бледнеет как полотно, а потом лицо его наливается кровью практически так же феерично, как рисуют в мультиках. Он весь становится бордовым до самых кончиков ушей и белков глаз, и, кажется, сейчас начнёт изрыгать огонь.
И наверно меня бы это зрелище даже развеселило, если бы я, окончательно проснувшись, его не узнал по фотографиям.
Его и его рыжую симпатичную жену, на которую так похожа А…
— Где блять дочь моя, голыш? — хрипит дядька.
— Здравствуйте, Александр Валерьевич, я — Артём, — протягиваю ему из-под одеяла руку.
??????????????????????????Вместо ответного приветствия старший Лютик переводит налитый кровью взгляд с моего лица на торчащую из-под одеяла ладонь и смотрит на неё как на оголённый высоковольтный провод.
Бля…Этот бугай ведь тоже Лютик, доходит до меня…
Боже, мне даже сложно представить менее подходящую для него фамилию. Я с Алиски— то ржу периодически, а тут…И на губах моих очень не вовремя начинает играть нервная ухмылка. Цветочек— прародитель её замечает, и его бычья шея идёт красными пятнами, а кулак характерно хрустит, сжимаясь.