До новых снов с тобой...
Шрифт:
В кабинет постучали и вошли. Деймон поднялся, уставившись на женщину, вошедшую внутрь. Ее черные волосы были аккуратно собраны крабиком. На ней были классические брюки и светлая обтягивающая блузка. Стоя сейчас здесь, Сальваторе вспоминал события, приключившиеся много лет назад. Время не лечит, но дает возможность понять, осознать собственную глупость. В этой женщине есть красота, надменность. В ней есть редкое сочетание красоты и ума. Но совершенно нет души. Холодная, расчетливая, циничная женщина, от которой он когда-то сходил с ума, сейчас не пробуждала былых чувств. А может, это его апатия? Может, это просто
Невольно всплыл образ той официантки. Как она? И как поступила с деньгами? Напилась ли? Потратила? Может, это не столь важно? Может..?
Он налил и себе, нарушая священный принцип не пить на работе. Он сел напротив столь красивой особы и устремил взор на янтарную жидкость в бокале. Вкус бурбона приелся, как и вкус жизни. И дело даже не в банальном разочаровании в жизни, дело в разочаровании в себе. Ему тридцать восемь. Позади неудачные романы, построенная карьера, потерянные друзья… А что впереди? Ему больше не к чему стремиться. Ему и не хочется. Жизнь – движение, как кто-то сказал ему. А когда впадаешь в кому? Это уже не жизнь... Какое-то глупое существование...
Он отпил немного, и зачем-то посмотрел на время. Без четырнадцати минут шесть. И почему за четырнадцать минут до конца рабочего дня пожаловала она? Зачем они сейчас молчат, пьют спиртное и пытаются подобрать слова?
Женщина придвинулась ближе. От нее пахло резкими, но манящими духами. Однако сейчас Сальваторе предпочел бы общество бедной официантки или Дрины, чем этой женщины.
– Ты – лучший офтальмолог в нашем городе. А я – одна из богатых женщин, чей ребенок нуждается в окулисте.
Сальваторе равнодушно взглянул на нее.
– Ей собираются сделать операцию, но я хочу, чтобы ты осмотрел мою дочь.
На самом деле, ему было плевать на деньги. Он достиг того уровня зрелости, когда гонишься не от жизни за деньгами, а от денег за жизнью. Деймон снова сделал глоток спиртного и вновь взглянул на часы. Без четырнадцати минут шесть. Какая же долгая минута!
– Она потеряла зрение в шесть. Сейчас ей двадцать. Мы наконец нашли донора, и … Не будь циником, Сальваторе! – вспыхнула женщина. – Я заплачу.
– Не расплатиться тебе вовек златом за мою…
Он не додумал эту фразу. Но решил домыслить. Мужчина встал, подошел к окну и зачем-то открыл его. Свежий воздух потоком ворвался в его кабинет, наполняя свежестью стены маленького помещения. Но кто бы свежестью наполнил его душу?
– Хорошо,- ответил он, отдаваясь порыву своей души. – Хорошо, Изабель.
– Я приведу ее тебе завтра к…
– Двум часам дня, – сказал он, все так же не оборачиваясь.
Она смотрела ему в спину. Чувствовала ли она вину? Или просто пыталась найти объяснение тому, почему такой страстный и веселый мужчина превратился в циничного и холодного врача? Но это занятие ей вскоре наскучило, и Флемминг покинула кабинет, не удосужившись и попрощаться.
Деймон сел в кресло и закрыл глаза, которые стали красными от частых бессонниц. Ему казалось, что он сможет перебороть их, ему даже начало казаться, что он испытывает сонливость, но все это, в конечном счете, все трансформировалось в скучные ночные часы.
Перед
«Когда не можешь избавиться от бессонницы – сутки превращаются в бесконечность. Я мечтал, чтобы самолет, благодаря которому я совершал перелеты, внезапно упал и разбился о скалы. Я переходил дорогу на красный, мечтая попасть под машину, но получал лишь штрафы и кулаком по лицу от водителей…»
Следующий день был похож на предыдущий. Деймон сидел в своем кабинете, принимая посетителей, отвлекаясь на свои мысли. Он поглядывал на часы, понимая, что встречи с Флемминг не избежать. Ему не хотелось лицезреть точную копию своей бывшей большой любви, ему не хотелось говорить медицинские термины и делать какие-то прогнозы. Он начинал скучать по тем напевам и цыганским пляскам возле костра. Он начинал скучать по той бедной официантке и с радостью бы вернулся в тот маленький, прибрежный городок.
Мужчина услышал громкий говор и звон браслетов за дверью. Он приподнялся и взглянул на часы. Отлично. Два часа. Значит, Изабель привела свое цыганское отродье и, скорее всего, весь табор.
Дверь открылась и показалась брюнетка; на своем наречии она громко беседовала с тем, кто был в темноте. Деймон почувствовал острую головную боль и то, что он хочет как можно скорее избавиться от присутствия Изабель и ее дочери. Но встречи было не избежать.
Они вошли. За спиной Флемминг скрывалась девушка, которая не спешила показываться на глаза. Деймон не спешил ее разглядывать. Его настроение перевалило за минус уже давно и стремительно набирало скорость, так что интерес к девушкам он потерял в том смысле, что усмирил свою мужскую сущность.
На руке дочери было одето много жестяных браслетов-колец, которые то и дело звякали и выводили из себя. Сальваторе взглянул на гостью.
Дрина. Цыганка Дрина и есть дочь Изабель? Как она так быстро перебралась из той провинции в этот город и почему танцевала с бедными? Теперь понятен ее странный пустой взгляд. Он и сейчас был таким же.
Дрина! Эта девушка не выходила из его мыслей на протяжении всех дней. Он мечтал о ней, а сейчас узнал, что она дочь первоклассной суки Флемминг! И что дальше? Ей всего двадцать… Ее кожа смугла, тело горячо, а душа холодна. Ее танцы подобны гипнозу, которые заставили его отвлечься на время от своей депрессии.
Деймон предложил сесть и сел сам, уставившись на пустой лист с важным видом знатока. Нет, волнения и стеснения он не испытывал, ровно как и влечения хотя бы к одной из этих особ. Ему хотелось лишь обдумать свои дальнейшие действия.
– Ее будут оперировать лучшие хирурги нашего города.
– Тогда зачем я? – равнодушно произнес Сальваторе.
Дрина будто вздрогнула, но потом снова стала спокойной и равнодушной.
– Дело вот в чем: я вынуждена уехать в Европу по своим делам, а зная твою заботливость, решила…