До самой сути
Шрифт:
Пи-Эм чуть было не вскочил с постели, но, слава Богу, удержался, иначе Лил, вероятно, промолчала бы о том, что она затем рассказала Hope.
— Что думает Пи-Эм? Вы действительно не знаете, где этот человек?
— Нет. Честно нет. Сегодня под вечер мы доехали до конца шоссе. Похоже, он прошел там, а затем повернул обратно, в нашу сторону, если, конечно, Фолк ничего не перепутал.
— Ах, если бы он не наткнулся на эту бутылку!..
— Нда.
— Неужели Пи-Эм ничего не предпримет?
— Надеюсь,
— Куда?
— Куда придется.
— Я тебе тоже кое-что расскажу.
Лил понизила голос, но не слишком, и Пи-Эм разобрал почти каждое слово.
— Вчера вечером мы с Эриком долго говорили.
— Знаю.
— У него прямо-таки навязчивая идея — немедленно переправиться на ту сторону. Он боится, что Пи-Эм не захочет помочь ему всерьез. Он перебрал все мыслимые способы.
— А ты что ему сказала?
— Что на реке, по-моему, есть перекат. В первую очередь пробовать следует именно там.
— Где?
— У Лошачьего брода. Да ты знаешь, это в последнем каньоне. Однажды, когда я была еще маленькая и река вот так же разлилась, мой отец слег. Врач заказал по телефону лекарство, за которым надо было ехать в Ногалес. Один из ковбоев привез его. Я рассказала это Эрику. Объяснила ему, что здесь река несет воды из пяти каньонов и поэтому разливается при первой же грозе.
У Лошачьего брода ее питают лишь воды из Мексики и одного каньона. Кроме того, это выше по течению, и, когда у нас еще самый разлив, там уже мелко.
— Место точно помнишь?
— Отец возил меня туда на пикник. Это за полями Кейди — в те времена их еще не было. Дороги нет, только тропинка, вдоль которой подножия гор. Как раз там Пембертон убил пуму, о которой вечно рассказывает.
Тропинка в конце концов выведет к реке, а на ней есть довольно скверный брод, где и переправился ковбой моего отца.
— Верхом?
— Да.
— Надеюсь, ты им об этом не сказала?
— Ты что, с ума сошла?
— Возвращайся домой. Лил, и ни слова о том, что ездила к нам.
— Как ты думаешь, он способен открыть стрельбу?
— Не знаю.
— Пи-Эм поедет туда?
— Я с ним поговорю.
На прощание Лил поцеловала Нору, что редко с ней случалось.
— Знаешь, Нора, у нас с ним ничего не было и не будет. — И, понизив голос до шепота, добавила:
— К нему у меня совсем другое.
Когда дверь захлопнулась и раздался шум отъезжающей машины. Нора повернулась и увидела, что Пи-Эм стоит на пороге своей спальни.
— Ты слышал?
— Да.
Глаза у него, как всегда после таких вечеринок, набрякли, лицо опухло — и от выпитого, и особенно от ударов.
Но взгляд, как ни странно, был твердый, даже, пожалуй, жесткий. Вопреки всем ожиданиям, он отнюдь не сразу направился к шкафу, где хранилось спиртное.
— Представляешь себе, где это? — спросила Нора.
— Смутно. Был в тех краях, но всего однажды. Впрочем, может быть, найду дорогу и теперь.
— Думаешь, он там?
— Если Лил в самом деле рассказала ему то же, что тебе, он, вероятно, рискнет.
— А вдруг он уже переправился?
— Вряд ли Доналд забрался к Фолку позднее одиннадцати утра. С тех пор он вполне мог попытаться форсировать реку. Если его затея чудом удалась, есть основания предполагать, что сейчас он в Ногалесе: под проливным дождем не так уж невозможно перемахнуть через изгородь незаметно для часовых.
— Предположим, он там…
— Откуда нам знать?
— А если позвонят?
То есть позвонит Милдред, которая повиснет на телефоне, облепленная детьми, в то время как сеньора Эспиноса будет подслушивать за дверью.
— Что мне ей сказать?
Ни слова, разумеется, ни слова. Это исключено. Если Доналд до сих пор не на той стороне, Милдред потеряет голову. Простая человечность не позволяет сообщить ей, что муж ее удрал; что сейчас он, скорее всего, пьян, вооружен и прячется где-то в долине; что на него готовится охота и скоро, вооружась в свой черед, люди пустят по его следу собак, погонятся за ним верхом и на машинах.
Уже несколько минут между Эшбриджами происходило нечто такое, чего, пожалуй, не бывало за все время их брака. В какой-то момент Пи-Эм вернулся к себе в спальню, и Нора совершенно естественно последовала за ним — ей не хотелось прерывать разговор.
Он надел бриджи, фланелевую рубашку, натянул сухие сапоги, достал из ящика шпоры, которыми редко пользовался.
— Который час?
— Половина одиннадцатого. Минут через тридцать взойдет луна. Небо местами очистилось. Дождь перестал.
Он сунул сигары в нагрудный карман рубашки, проверил, не забыл ли спички и носовой платок.
— Да, так будет лучше. Они еще какое-то время просовещаются у Нолендов. Когда наконец решат, каждому придется съездить домой за лошадью. Возьмешь кобылу?
Пи-Эм заколебался. Кобыла, конечно, резвее, но жеребец тяжелей и, главное, выше ростом.
— Нет, возьму Пика.
Этими словами он и ограничился, хотя вопрос был первостепенной важности. Коротенькая фраза «Возьму Пика» действительно значила очень многое.
Больше им нечего было сказать, делать здесь — тоже.
Тем не менее Пи-Эм продолжал расхаживать взад и вперед. Открыл холодильник, достал бутылку пива, собрался откупорить. Но хотелось ему не пива.
— Ты бы захватил с собой капельку спиртного.