До седьмого колена
Шрифт:
– Дальше, дальше смотри, – свирепо потребовал Одинцов. – Не отворачивайся, гад!
Юрий стал смотреть дальше и немедленно об этом пожалел. Дальше шла серия снимков, сделанных, как он понял, в квартире Шполянских. Каким-то немыслимым образом убийце удалось сфотографировать даже Кастета, стоящего посреди комнаты в нелепой позе, с растопыренными руками и ногами, с перекошенным, белым как мел лицом и дико расширенными глазами.
– Трупы Кудиева и Медведева ты сфотографировать, понятно, не мог, – снова заговорил Одинцов. – Но тебя видели возле дома Кудиева в момент убийства, видели, как ты пытался запрыгнуть в машину своих сообщников,
– Погоди, майор, – сказал Юрий, – это что, действительно нашли у меня?
– Хочешь сказать, что это не твое? Ну, говори, говори, все так говорят... Представляю, как удивится Веригин, когда узнает, что это ты его подставил! И не надо на меня таращиться, Филатов. Упаковку вот таких мешков для мусора нашли у тебя на кухне, в шкафчике. В таком же пакете лежали вещи Артюхова и его жены, изъятые у Веригина...
– Ну и что? – возмутился Юрий. – Эти пакеты – удобнейшая штука, их нынче почти в каждой кухне можно найти. Это же ничего не доказывает!
– Да, – согласился Одинцов, – это так, мелкий штришок. Улик у нас и без него предостаточно. Ну, что скажешь? Заказчика назовешь или как?
Юрий ничего не ответил – он думал, мысленно проклиная себя за дурную привычку неделями не заглядывать в багажник собственного автомобиля. Теперь было невозможно вычислить, когда именно черный мешок для мусора с четырьмя тротиловыми шашками, адской машинкой и фотографиями подбросили в машину. Зачем подбросили, было понятно. Если бы Юрий тогда не ухитрился в самый последний момент выскочить из машины, ментам оставалось бы только закрыть дело – труп преступника и целый мешок неопровержимых улик были бы у них на руках...
– Послушай, майор, – сказал Юрий, – выглядит это все убедительно, но ты совершаешь ошибку. Да сам подумай, голова твоя еловая, кто же станет таскать при себе собственный приговор? Кем для этого надо быть?
– Маньяком, – спокойно ответил Одинцов. – Обыкновенным маньяком, поступки которого сплошь и рядом противоречат не только логике, но и простому здравому смыслу. Кстати, хочу тебя предупредить: не вздумай косить под невменяемость! Ничего не выйдет. Во-первых, ты нормальный, насколько вообще может быть нормальным маньяк-убийца, а во-вторых, ты меня знаешь. Я не только с журналистами дружу, но и с судебными психиатрами. Тебя, сволочь, признают практически здоровым, и отсидеться в Кащенко тебе не удастся.
– Дурак ты, майор, – сказал Юрий. – Ты на мне всю свою карьеру поломаешь.
– Ничего, – сказал Одинцов. – Зато ты сядешь, и сядешь надолго. Впрочем, долго тебе не просидеть. Помнишь, я тебя предупреждал, чтоб ты не попадался к нам в руки? Надо было послушаться, Филатов.
Юрий внимательно посмотрел на него и понял, что спорить бесполезно: чертов мент был полностью убежден в своей правоте и всерьез полагал, что изловил кровавого маньяка.
– Я требую вызвать адвоката, – сказал Юрий.
– Будет тебе адвокат, – неприятно улыбаясь, пообещал Одинцов. – Когда я сочту нужным, и ни минутой раньше. А сейчас... Ты, кажется, хотел на Петровку? Сержант! Наденьте наручники, этот человек поедет со мной.
Глава 16
Марина Медведева остановилась на пороге кафе и обвела взглядом полупустой тесноватый зал. Время близилось к полудню,
Она присела за соседний столик, нерешительно дотронулась до закатанного в прозрачный пластик меню, вздохнула и принялась рыться в сумочке, старательно удерживая на лице выражение глубокой печали, едва ли не скорби. Так, тихо скорбя, она отыскала в сумочке маленькую круглую жестянку ярко-красного цвета с нарисованной на крышке золотой пятиконечной звездой, открыла ее, взяла носовой платок и поддела его уголком немного маслянистого, пахучего бальзама. После этого она закрыла баночку, вынула из сумки платок и, испустив еще один печальный вздох, вытерла им совершенно сухие глаза. В глазах немедленно началась ужасная резь, и Марина ощутила, что на них наворачиваются крупные, как горох, слезы. Это было именно то, чего она добивалась; чувствуя на себе внимательный, заинтересованный взгляд сидевшего за соседним столиком человека, Марина низко опустила голову и увидела, как на клетчатую скатерть упала первая капля. Тогда она закрыла горящие огнем глаза и тихо заплакала. Вызванные едким вьетнамским бальзамом слезы струились по ее щекам неудержимым потоком; остаться равнодушным при виде этого зрелища было невозможно, и Марина очень надеялась, что человек за соседним столиком вылеплен не из какого-то особенного теста, а из того же, что и все остальные мужчины.
Вообще-то, ее затея здорово смахивала на авантюру, и Марина отдавала себе в этом полный отчет. Игра, однако же, стоила свеч: человек, которого арестовали по подозрению в убийстве Медведева и сейчас держали в отделении милиции в полуквартале от этого кафе, мог оказаться полезным или опасным в зависимости от его мотивов и обстоятельств. Он был лишним иксом, неожиданно затесавшимся в уравнение, и это вселяло в Марину робкую надежду: она уже убедилась, что самостоятельно решить это уравнение ей не под силу.
– Что с вами? – послышалось над нею. – Вас кто-то обидел?
Вопрос был задан мягким, интеллигентным голосом и именно в том тоне, который всегда нравился Марине. При иных обстоятельствах обладатель этого голоса, вполне возможно, вызвал бы у нее определенный интерес, но сейчас Марина имела перед собой вполне конкретную цель и намеревалась добиться ее во что бы то ни стало. Поэтому она вскинула на незнакомца покрасневшие, полные слез глаза и тут же поспешно отвернулась, уткнувшись лицом в платок. Она не ошиблась: перед ней стоял именно тот человек, который был ей нужен.
– Не сочтите меня назойливым, – продолжал мужчина, – но я с детства не могу спокойно смотреть на плачущих женщин. Мой отец был офицером, он меня так воспитал, что... Простите, я, наверное, много говорю...
Марина в ответ лишь дернула плечом и всхлипнула. Она отлично сознавала, как выглядит: молодая, красивая, холеная, отлично одетая, с бриллиантами в ушах и с заплаканными глазами – несчастная жертва великого катаклизма в виде сломавшегося каблука или потерявшейся кредитной карточки.