До седьмого колена

Воронин Андрей Николаевич

– Слушай, ты, мусор, – с ненавистью сказал ему Юрий, – ты свои фантазии дома жене излагай, понял? Или напиши сценарий и продай на телевидение. А меня оставь в покое.

– Да ты и так, я вижу, не очень-то беспокоишься, – парировал майор. – Хорошо собой владеешь, только это тебе не поможет. Спета твоя песенка, и то, что ты о доказательствах заговорил, – лучшее тому подтверждение.

– О доказательствах я потому заговорил, – сдерживаясь, сказал Юрий, – что других слов ты, баран, не понимаешь. А это тебе доступно: подозреваешь – докажи, нет доказательств – отпусти и не керосинь мозги.

– Тоже правильно, – неожиданно легко согласился Одинцов. – Это, знаешь, сидел я как-то у районного прокурора,

и заходит к нему один следак – ну, бумажки какие-то подписать. Прокурор ему: дескать, это не мне, это помощник мой подписывать должен! А помощника как раз на месте нету... Прокурор говорит: опять ты, мол, Гена, меня подставляешь. А тот ему в ответ: простите, Иван Петрович, я неумышленно. Чувствуешь? Неумышленно! Ты бы на его месте сказал «нечаянно» или там «не нарочно», а он – неумышленно!

– Ну и дурак, – сказал Юрий. – Дурак – в смысле ограниченный, недалекий человек со словарным запасом в полторы сотни слов, – пояснил он зачем-то.

– Не спорю, – снова согласился Одинцов. – Не всем быть гениями, и высшее образование тут ничего не меняет, даже если оно юридическое. Однако мы, дураки, таких умников, как ты, ловим и сажаем. Постоянно! Такая у нас работа, и мы ее делаем, как умеем, несмотря на ограниченный словарный запас.

Юрий приподнял брови. Это уже становилось интересным: вместо того чтобы выколачивать из него признание и вообще заниматься делом, Одинцов явно тянул время, поддерживая беседу на общие темы. За последние пять минут они оба не сказали ничего, кроме нескольких банальностей, которые можно было и не произносить. При этом Одинцов время от времени откровенно поглядывал на часы. Похоже, он чего-то ждал, и постепенно Юрий начал подозревать, что знает, чего ждет майор.

Они еще немного поговорили, переливая из пустого в порожнее; Одинцов предлагал оформить явку с повинной, если Юрий расскажет, по чьему наущению перебил целую кучу народу, а Юрий однообразно отругивался, а потом и вовсе замолчал, чтобы понапрасну не мозолить язык. Так прошел час; кисти рук у Юрия окончательно отошли, и сейчас он запросто мог устроить в кабинете шумный дебош с битьем морд, срыванием погон и ломаньем мебели – мог бы, если бы видел в этом хоть какой-то смысл. Всесторонне обдумав эту идею, он сделал Одинцову что-то вроде комплимента: сказал, что полицейский аппарат в государстве Российском очень большой и недурно отлаженный, так что от него в случае чего не очень-то убежишь. Одинцов, вопреки его ожиданиям, довольно откровенно признался, что о настоящей слаженности в работе правоохранительных органов остается только мечтать и что скрыться от милиции даже в Москве не так уж сложно – люди скрываются годами, и притом весьма успешно. Конечно, сказал он, времена, когда можно было просто схватить со стола у следователя свой паспорт и сигануть в окно, давно прошли, но до настоящего порядка еще очень и очень далеко.

Потом он опять предложил Юрию покаяться и даже угостил сигаретой в знак уважения к его упорству. Юрий сигарету взял, но каяться не стал, ограничившись тем, что сделал в сторону майора не совсем приличный жест. Все это напоминало какой-то бездарный любительский спектакль, в котором актеры безо всякого энтузиазма отбывали номер – сидели в неестественных позах, курили и несли отсебятину, потому что ролей своих в глаза не видели. Юрий уже хотел попроситься в камеру, чтобы немного вздремнуть на нарах, но тут наконец действие сдвинулось с мертвой точки: в кабинет вошел давешний сержант и, косясь на Юрия, стал что-то нашептывать на ухо Одинцову. Майор послушал, кивнул и расплылся в недоброй улыбке.

– Конечно, – сказал он, отвечая на заданный интимным шепотком вопрос сержанта, – давайте сюда!

Сержант вышел и сейчас же вернулся, неся в руках черный полиэтиленовый мешок

для мусора. Мешок выглядел довольно увесистым; сержант положил его на стол перед Одинцовым, козырнул и удалился.

– Итак, посмотрим, что у нас здесь, – сказал Одинцов и открыл мешок с видом Деда Мороза, готовящегося к раздаче подарков под новогодней елкой. – Это у нас что?

С этими словами он вынул из мешка и показал Юрию предмет, более всего напоминавший кусок хозяйственного мыла.

– Тротиловая шашка, – сказал Юрий.

– Правда? Вы уверены? А может, это мыло?

– Может, и мыло, – равнодушно сказал Юрий. – Тебе виднее.

Одинцов внимательно оглядел шашку со всех сторон и даже понюхал.

– Да нет, – сказал он, – пожалуй, все-таки не мыло. Пожалуй, тротил все-таки... Ну-ка, ну-ка... – Он снова полез в пакет и одну за другой выудил оттуда еще три шашки. – Солидно, – сказал он, – но это ведь еще ничего не доказывает, правда?

– Мне тоже так кажется, – сказал Юрий, с усталым любопытством наблюдая за его манипуляциями. Одинцов сиял, как именинник. – Тротил не доказывает, тротил взрывается.

– Да, – согласился Одинцов, копаясь в мешке, – и притом только при наличии детонатора... Ага, а вот и они!

Он высыпал на стол горсть детонаторов в блестящих медных гильзах. За детонаторами последовала какая-то непонятная штуковина, более всего похожая на радиоприемник, в котором основательно покопался вооруженный отверткой младенец.

– Какая занятная вещица, – сказал Одинцов, рассеянно играя разноцветными проводами. – Надо вам сказать, Юрий Алексеевич, что фрагменты вот такой штуковины были обнаружены на месте взрыва машины банкира Медведева. Эксперты утверждают, что эта машинка практически идентична той. А это уже, согласитесь, кое-что доказывает. Может быть, даже все. Запасливый вы человек, Юрий Алексеевич! И, я бы сказал, основательный. Только неосторожный очень. Разве можно хранить такие вещи у себя в машине? Их нашли при осмотре места дорожно-транспортного происшествия на переезде. Так что теперь тебе не отмотаться, Филатов. Я же говорил, я же предлагал оформить явку с повинной! А теперь все, поздно, получишь на всю катушку.

– Что?! – Юрий даже привстал. – Ты что, майор, на солнце перегрелся?

– Сидеть! – прикрикнул на него Одинцов. – Это еще не все.

Он перевернул пакет, и из него посыпались фотографии – большие снимки, сделанные, судя по великолепному качеству, цифровой камерой.

– Полюбопытствуйте, – предложил Одинцов.

Юрий машинально протянул руку и тут же ее отдернул.

– Черта с два, – сказал он. – Если тебе надо, сам показывай.

– Да полно! – отмахнулся Одинцов. – Я думаю, ваших пальцев на этих картинках и так предостаточно. Кроме того, их отсутствие ни о чем не говорит. Удобная вещь – латексные перчатки!

– Отсутствие не говорит, – согласился Юрий, – а вот присутствие... Нет уж, майор, если ты так уверен в моей виновности, давай тогда играть по-честному, без этих грязных ментовских фокусов. Я к этому дерьму даже под дулом пистолета не прикоснусь.

– Как угодно, – сказал Одинцов и ловко разложил перед Юрием фотографии. – Пожалуйста, полюбуйтесь! Впрочем, о чем это я? Вы же все это уже видели...

Юрий не обратил на него внимания – он смотрел на снимки. На одном из них был изображен какой-то толстяк в ковбойской одежде, валявшийся на пыльной дороге в огромной луже крови, которая натекла из его превращенной в месиво головы. На другом снимке сверкал в лучах яркого солнца старый «Кадиллак» с укрепленными на капоте бычьими рогами; двери машины были распахнуты, а на ветровом стекле виднелась расплывающаяся красная надпись знакомого до боли содержания. Далее следовало изображение салона «Кадиллака»; Юрий непроизвольно вздрогнул и отвернулся.