Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
— Сударь, — сказал Рено. — Не надо сердиться на моего друга: он гугенот — и научен всякого рода премудростям в общении с простыми людьми. В сущности, его воззрения полны благодушия и таковы, что и истинный католик также был бы счастлив их принять. Просто он хочет уберечь вас от соблазна и предоставить вам такое убежище, где бы вы предавались размышлениям о суетности жизни. Не беспокойтесь о тех свечах, которые должны будут появиться в окне графа де Паппенхейма. Господин де ла Герш берет на себя труд задуть их; я ему в этом помогу.
Капитан напряг мускулы, чуть ли не разрывая их, но веревки, которыми он был связан, не поддавались.
— Я понимаю ваш гнев, — продолжал Рено. — Но, принимая во внимание то, что, с одной стороны, вы теряете сто золотых экю, то есть кругленькую сумму, а с другой, что вы рискуете лишиться жизни, я предлагаю вам за это компенсацию.
Капитан Якобус вдруг успокоился.
— Как вас зовут, сударь? — спросил он.
— Маркиз Рено де Шофонтен.
— Теперь я припоминаю вас.
— Я надеюсь.
Каркефу срезал, между тем, несколько крепких веток и сладил из них носилки. На эту импровизированную кровать и положили капитана.
— Куда мы теперь? — спросил Каркефу.
— Ко мне, — ответил Рено. — Я хочу, чтобы капитан Якобус запомнил мое лицо при свете дня и не забывал никогда.
Через два дня после того, как был схвачен капитан Якобус, г-н де Шарней известил своего гостя, графа Годфруа, о том, что завтра уезжает не целый день для решения важных дел за пределы Гранд-Фортель.
— Я покину замок рано утром, если не возражаете. Вместо меня остается господин де ла Герш, — сказал он.
Г-н де Паппенхейм и мэтр Ганс обменялись многозначительными взглядами.
— Не беспокойтесь, господин граф! Скоро и я распрощаюсь с вами, — ответил г-н де Паппенхейм.
Уже через несколько часов три свечи полыхнули в окне немецкого дворянина.
«Ну-ну! Значит, похищение намечено на завтра», — подумал Арман-Луи, стоя на посту на Вороньем холме.
После того, как капитан Якобус был схвачен на дороге у красного дома, Каркефу расположился на постой в Гранд-Фортель, чтобы в нужное время успеть предупредить Рено о том, что происходит с гугенотом. В случае необходимости у него на конюшне была приготовлена оседланная и взнузданная лошадь.
— Мчись во весь опор! И чтобы на рассвете был здесь! — сказал ему Арман-Луи.
Каркефу поставил ногу в стремя, стегнул лошадь хлыстом и дал шпоры.
— Все эти волнения сокращают мне жизнь! — сказал он.
7. Большому кораблю — большое плавание
С тех пор как г-н де Паппенхейм обговорил свой план с капитаном Якобусом, он окружил Адриен повышенным внимание и заботой. Челядь он осыпал золотом. Его щедрость сразу же покорила лакеев.
«Моя дворня сбита с толку!» — понял Арман-Луи.
Но, как и Рено, он не терял времени даром. Один из них произносил пространные речи перед католиком, другой собирал гугенотов, некогда группировавшихся вокруг него. Оба лидера не утратили влияния на свои бывшие когорты, их красноречие, вызванное на этот раз неминуемой и непредсказуемой опасностью, пробуждало смелость и мужество в юных сердцах. Самым отважным они выдали оружие из арсенала замка, в нескольких словах предупредив, что те будут иметь дело с неким немцем, который хочет обойтись с французами как с покорным народом.
При этих словах все сыны Галлии, привычные к дракам с детства, исторгали грозные крики.
— Возможно, прольется кровь, — предупредил Рено, — те, кто этого боится, могут уйти.
Никто не шелохнулся.
После того, как в сопровождении трех самых надежных и самых смелых охранников из дворни г-н де Шарней покинул пределы замка, когда в небе ещё блистали звезды, Арман-Луи тихонько постучал в дверь комнаты, где спала м-ль де Сувини.
Дверь открыла перепуганная камеристка.
Арман-Луи, преисполненный благоговейного трепета, подошел к алькову, скрытому за длинными портьерами из белой саржи.
— Ах, Боже мой! Это вы, Арман? — спросил застенчивый голос, серебряные нотки которого заставили биться сильнее сердце г-на де ла Герш.
— Да, это я, — ответил молодой человек, окидывая взглядом эту девичью комнату, где почивала та, которую он любил больше всего на свете. Он готов был целовать все, что находилось здесь: мебель, обивку, любые пустячки, принадлежащие Адриен, которых касались её руки.
— Что-то случилось? — снова мягко спросила м-ль де Сувини.
— Если вы доверяете мне, — сказал он, — Бога ради вставайте и следуйте за мной.
— Великий Боже! Замок горит?! — в испуге возопила камеристка.
— Нет, но, возможно, что через час загорится. Теперь — больше ни слова.
М-ль де Сувини знала, что г-н де ла Герш никогда не поступал необдуманно. Сообразив, что случилось что-то серьезное, быстро, без разговоров она оделась.
Арман-Луи проводил её в тесную комнату одной из башен замка, у массивной двери в которую поставил охрану из четырех человек, вооруженных аркебузами и шпагами.
— Если того потребуют обстоятельства, вы должны буде те убить друг друга, — сказал он им.
— Мы готовы! — ответил главный из них.
Занималась заря. Арман-Луи вышел из замка.
Глухой шум, напоминавший передвижение войска, нарушил прозрачную тишину. Вскоре на опушке леса показались отряды, впереди шел Рено. Арман-Луи насчитал больше сотни бойцов.
Глаза г-на де Шофонтена сияли счастьем.
— Оркестранты готовы? — спросил он г-на де ла Герш.
— Да, господин дирижер, готовятся, — ответил Арман-Луи, улавливая шум, доносящийся со стороны конюшен, где ночевали всадники г-на де Паппенхейма.