Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
8. Коршуны и соколы в пути
Через двадцать четыре часа после этой сцены, которая могла иметь страшные последствия, граф Годфруа покинул замок Гранд-Фортель.
У выхода из ворот н обернулся к Арману-Луи:
— Я чувствую, что мы скоро увидимся, господин граф, — сказал он, как всегда со странным акцентом.
— Господин маршал, и я надеюсь на то, — ответил г-н де ла Герш.
М-ль де Сувини, которая дышала свободно с тех пор, как г-н де Паппенхейм назначил день и время отъезда, проводила дворянина до ворот замка. Она корила себя даже за свои предубеждения против него,
Перед расставанием граф Годфруа снял шляпу:
— Я не говорю вам прощайте, но хочу сказать: до свидания, сударыня, — сказал он, отвел взгляд и встретился глаза ми с г-ном де ла Герш.
Поцеловав руку Адриен с галантным поклоном, он вскочил в седло и, надев шляпу, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.
— Наконец-то можно поспать, — сказал Каркефу.
«Упущена такая возможность сразиться», — подумал Рено, лаская эфес шпаги.
Он выждал ещё двадцать четыре часа, затем послал Каркефу на разведку, чтобы убедиться, что г-н де Паппенхейм покинул пределы провинции, и облегченно вздохнул, узнав, что с этой стороны как раз полный порядок. Затем он вошел к капитану Якобусу.
— Сударь, вы свободны, — предельно вежливо обратился Рено к нему.
Пленник вскочил на ноги:
— Свободен?! — повторил он. — Наконец-то свободен!
— Да, ваш злой демон немец уехал. Больше он не сможет склонить вас к преступлению.
Капитан туго затянул портупею.
— Господин маркиз, могу я идти домой? — спросил он. — Вы, надеюсь, догадываетесь, что это значит?
— Если вы просто-напросто хотите нанести визит в трактир «Три пинты», вы найдете его, безусловно, на том же месте, где вы его видели в последний раз, никто его не разрушил. Что же касается ночных птиц, которые его населяют, то если вы намерены им что-то сказать, оставьте эту затею: они улетели.
— Уехали мои наемники, мои ландскнехты, мои бойцы!
— Да, один за другим! Когда совы не находят больше в лесу ни крыс, ни мышей, они улетают. Так и люди. Самые преданные, надо отдать им должное, прихватили с собой даже ваши вещи и ваших лошадей, чтобы они не достались ворам.
Капитан в гневе топнул ногой.
— Бандиты! — проговорил он.
— Эти люди любят порядок и бережливость, а это качества, которые надо уважать. Впрочем в ваше долгое отсутствие они решили, что вы приняли монашество; я видел, как трое вас оплакивали. Простите их.
Капитан Якобус бросал жуткие взгляды в слуховое окно, как будто мог увидеть там, в деревне, тень этих коварных солдат.
Вдруг какая-то мысль овладела им, и лицо его озарилось внезапной радостью.
— Ладно, — сказал он. — Не пойду я в трактир «Три пинты». Я знаю другие гнездышки, в которые можно завалиться!
Рено тронул его за рукав кончиком пальца:
— Ах-да! Еще одно слово, — сказал он. — Красный дом пуст. Ваш лейтенант — красивый, надо сказать, парнишка — заглянул туда однажды утром, и м-м Евфразия, которая была безутешна по причине вашего отсутствия, последовала за ним, чтобы вечно оплакивать вашу кончину.
— Вот дьявол! Нечем, нечем мне отомстить за себя! — Выходя из себя, крикнул капитан.
— Прошу прощения, сударь, вот там вас ждет оседланная лошадь, которую я хочу преподнести вам в память о часах, проведенных у меня. Ваше оружие уложено в футляр. Но я должен вас предостеречь: капитан конной жандармерии де Герэ прослышал о разных мелких проступках, в которых злые языки обвиняют вас. Не верят, что вы затеяли соединиться с армией господина кардинала. Будьте осмотрительны! Любой легкомысленный шаг может погубить вас!..
Не ответив, капитан Якобус спустился во двор, широко шагая. Крепкий коротышка-конь поджидал его там: шпага, кинжал, пистолеты свисали вдоль седла.
Капитан вскочил на лошадь, и, не произнося ни слова, кулаком погрозил Рено.
Рено поклонился до земли.
Через несколько дней, однажды утром, Рено, скучающий от того, что некого было поколотить, отправился к г-ну де ла Герш. Он выглядел грустным, но глаза его смотрели весело.
— Ты видишь человека, который уже две недели умирает, — сказал он. — Однако, как мне кажется, я ещё слишком молод для того, чтобы отправляться в мир иной. Я предпринял героические усилия, чтобы выздороветь. Поэтому я уезжаю. Обними меня; если у твоего пророка Кальвина есть хороший Бог, попроси его забрать меня в свою Священную гвардию.
— И куда ты едешь? — спросил Арман-Луи, весьма удив ленный этим заявлением.
— Я не знаю.
Г-н де ла Герш пожал руку Рено.
— Ты прав. Тебе надо как можно скорее показаться врачу, — сказал Арман-Луи, смеясь. — У тебя жар.
— Шутишь, нечестивец?! Знай же, жажда приключений пожирает меня. Эта провинция, где мы убиваем кроликов, стала казаться мне ничтожной. Я хочу бродить по стране, подобно героям, которые прогремели некогда на весь мир своими подвигами. Увы, я хорошо знаю, что не существует гигантов величиной с колокольню, драконов, извергающих огонь из ноздрей, сирен в чешуе и с когтями, хотя это признак упадка старой бедной Вселенной. Однако я все же надеюсь встретить каких-нибудь разбойников, и мне представится случай сразиться с ними. Я соответственно вооружен и запасся провизией, у меня есть боевой конь, оруженосец и несколько пистолей, которые одна добрая душа принесла мне взамен на почти двенадцать арпанов земли, которые я ей отписал, и подобно тому, как это делали когда-то странствующие рыцари. Я покину наконец мой небольшой замок, чтобы повидать мир и обратить гугенотов в мою веру.
— Это я его оруженосец, — сказал Каркефу, тихо проскользнув между друзьями.
— Ты?! — вскликнул Арман-Луи.
— Сударь, умирают только один раз! — изрек Каркефу.
— Ты идешь со мной? — положив руку на плечо своего друга, спросил Рено.
Арман-Луи бросил взгляд в сторону комнаты, где жила Адриен.
— Я понимаю, — продолжал искатель приключений с сочувствующим взглядом и видом. — Купидон заковал цепями твое сердце. Так, помнится, Эней забылся подле Дидоны… Оставайся в голубятне, молодой голубь. Каркефу и я уедем пожинать лавры.
Рено де Шофонтен был, как это можно заменить, одним из тех людей, которые с серьезным видом совершают самые безрассудные поступки. Через два дня после этого разговора он уже прощался с Арманом-Луи, сидя в седле, обутый в сапоги, с рапирой на боку, плащом на плече, в сопровождении Каркефу, пообещав своему другу сделать его министром двора, если сам станет королем.
Перед отъездом благочестивый Каркефу сунул несколько монет в руку приходского священника с просьбой два раза в год отслужить мессу за упокой его души.