Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
— Кто? О ком вы говорите? Объясните же наконец! — просил Валленштейн, почти не дыша.
— Судьбоносная звезда для короля погасла. Ноябрь станет фатальным для Густава-Адольфа.
Валленштейн судорожно вздохнул.
— А сегодня уже первое ноября! — воскликнул он взволнованно.
Сени продолжал рисоватьна бумаге цифры и параболы; Валленштейн следил за ним, сдерживая дыхание.
— Да, фатальным, фатальным! — повторял Сени; солнце стало пурпурным. Звезда Густава-Адольфа, ты уже не светишь так ярко!
Валленштейн, выходя из дома астролога, был уже почти уверен, что он поступает правильно. Тут он встретил человека, который его искал. Это был оруженосец мадам д`Игомер.
— О! Сеньор! — обратился к нему солдат. Став на колено, он продемонстрировал ему шарф, забрызганный кровью и грязью.
— О, Боже! Она мертва! — воскликнул Валленштейн.
Оруженосец поднялся и, обнажив голову, рассказал графу Фринланду о том, как погибла баронесса; одна лишь вещь осталась от нее, — обрывок шелка, который выплыл на поверхность. Текла спала мертвым сном под толщей болотной воды.
Валленштейн выслушал оруженосца с мрачным видом.
— О! — наконец выдохнул он. — Пусть земля напьется крови! Я клянусь, что отомщу за нее!
И, вызвав к себе генералов имперской армии: Изолани, Колоредо, Пикколини, Терцки, объявил им:
— Господа! Я принял решение: завтра мы дадим бой шведскому королю!
Все необходимые приготовления были сделаны в течение нескольких часов, оставшихся до наступления дня.
Глубокие траншеи, окруженные острыми кольями, протянулись по обе стороны дороги, разделявшей две армии и идущей из Вейсельфельса в Лейпциг. Имперские войска, разделенные на пять отрядов, заняли позицию в трехстах шагах от этой дороги, правый конец которой упирался в канал, соединяющий Эльстер с Саалем. Быстро разместившиеся батареи направили свои пушки по предполагаемым направлениям обстрела.
Тем временем, герцог Левенбург и капитан Якобус скакали в ночи, преследуя графа Паппенхейма.
Пожар, пылающий вдали, служил им маяком. Преследователи поняли, что страшный генерал проследовал именно здесь.
…С первыми признаками рассвета Густав-Адольф поднялся в седло. Он все ещё страдал от плохо затянувшейся раны. Поэтому вместо кирасы он одел камзол из буйволовой кожи и драповую накидку.
Бледный, но с горящим взором, он проехал перед войском с высоко поднятой головой. Его солдаты были преданы ему, смелости и решительности ему было не занимать. Войны приветствовали своего короля тысячами возгласов, долетевших до лагеря Валленштейна.
— Солдаты! — обратился к ним король. — Помолимся Богу и победим!
С этими словами он стал на колени и начал молиться.
То же сделали и солдаты. Их молитва была похожа на религиозную песню, подхваченную музыкой полков.
Густой туман покрывал равнину, и молитва этих славных людей, половине из которых предстояло, быть может, умереть, поднялась к небесам.
Арман-Луи и г-н де Парделан, воодушевленные внезапным порывом, следовали за королем. Г-н де ла Герш повсюду искал Рено. Среди драгун его не было видно. Спросив о нем Магнуса, он узнал, что того видели утром, примерявшим новый камзол из буйволовой кожи.
В этот момент луч солнца пробил облака, туман рассеялся, будто занавес; две армии оказались друг перед другом, разделенные широкой дорогой. Языки пламени сверкнули, и облако сизоватого дыма поднялось над батареей, расположенной на пригорке, в центре имперской армии.
— Бог с нами! — вскричали шведы.
— Иисус и Мария! — отвечали имперцы.
Сражение началось. В то время, как Густав-Адольф указывал концом своей шпаги на батарею, извергавшую пламя и дым, которую нужно было захватить, Валленштейн смотрел в сторону, куда уехал Паппенхейм. Дорога была гладкой и пустынной.
— Прибудет ли он вовремя? — произнес про себя фельдмаршал, не отрывая взгляда от шведских войск, бравших приступом первую траншею.
Канонада не смолкала на всем протяжении дороги. Пушки стреляли без перерыва. Пули и ядра делали свое дело, разрушая все на своем пути.
Сила атаки равнялась ожесточенному сопротивлению. Никто из сражающихся не хотел сдаваться; пространство, завоеванное шаг за шагом шведами, было почти тут же занято имперцами.
Ряды атакующих падали, а на смену им шли новые, полные желания продолжать борьбу. Там, где уступали солдаты, выступали вперед командиры. Их присутствие воодушевляло солдат. Погибших уже не считали.
Дорога, разделяющая две армии, была занята и отдана снова три раза. Во время стремительных перемещений, происходивших в войсках Густава-Адольфа от центра к правому крылу и от правого крыла к левому, Арман-Луи, то вместе с Магнусом, то вместе с дюжиной драгун, не переставал следовать за королем.
В какое-то мгновение сквозь дым он увидел Рено, сражавшегося в центре баварского батальона, обратившегося в бегство. Г-н де ла Герш был уверен, что видит перед собой Густава-Адольфа, но вдруг, позади него, увидел снова Густава-Адольфа: тот же камзол, тот же вид.
— Что это за маскарад? — поинтересовался Арман-Луи, в то время, как пули свистели над головой.
— Это такая стратегия! — объяснил Рено. — Один дезертир мне поведал, что многие из капитанов имперской армии хотели бы напасть на короля. Ну, мы — четверо или пятеро — теперь в одинаковых костюмах с Его Величеством. Если фортуна улыбнется — то нападут на меня.
Тем временем, король намеревался разбить вражеский центр, где сражался сам Валленштейн. Он собрал вокруг себя несколько батальонов и, подняв шпагу, бросился в бой.
Все расступились перед ним, и он стремительно овладел батареей, господствующей над дорогой.
Валленштейн отступил, окруженный побежденными войсками. Линия обороны была смята, но его полк ещё держался и не думал сдаваться.
Не ошибся ли Сени, говоря, что ноябрь станет фатальным для короля Швеции?
Но тут неожиданно с правого фланга раздались возгласы. Страшное замешательство произошло в рядах; две армии, казалось, были раздавлены страшным вихрем, расколовшем войска на два фронта.