Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
— О! Я думаю, — произнес он, — что дух Густава-Адольфа с вами!
Именно этот дух селился в бледную фигуру герцога Бернара. В то время, как шведы сражались для того, чтобы убивать и умирать, он посылал их вперед для того, чтобы отомстить, и, возглавляя батарею, так долго защищавшую короля, он продолжал наносить удары по имперцам.
Тем временем, ожесточенная борьба, обагрившая кровью уголок земли, где лежал король, не прекращалась. Мертвые падали на мертвых, раненые — рядом с ними. Над поверхностью этого бушующего
В то время, как общая ненависть помогала имперцам пробиваться сквозь шведские войска, Арман-Луи удвоил усилия с целью догнать капитана Якобуса; Рено же спешил сразить великого маршала империи. Несмотря на сопротивление врагов, окружавших его повсюду, Каркефу смог присоединиться к своим, но его конь уже не подчинялся ему. В этот момент на него набросился Паппенхейм, который охотился на каждого, одетого как Густав-Адольф — в камзол из буйволиной кожи и драповую накидку.
— Вот и пробил мой последний час, — прошептал Каркефу, готовясь мужественно принять удар шпаги.
В это время широкая грудь лошади великого полководца натолкнулась на шатающееся животное его противника и отбросила его шагов на десять.
Смеясь, маршал закричал:
— Следи лучше за своей лошадью! — и, узнав Каркефу, бросился вперед.
Пока Каркефу пытался поднять свою лошадь, месье Парделан в одну минуту оказался возле Паппенхейма.
— К бою! — прокричал старый граф.
— Послушай, ведь силы не равны! — отвечал маршал.
И, с быстротой камня, брошенного в воду, Паппенхейм нанес сильный удар и выбил оружие из рук старого графа, ранив его в плечо.
— И тут и там — везде раненые! — вскричал маршал.
В это время Рено, отражая удары шпаг, словно лев, набросился на Паппенхейма.
— Наконец-то мы встретились! — произнес удивленно маршал, узнав его.
И они сошлись, как два быка. Их клинки звенели, словно молоты, ударяющиеся о наковальню. Удары отражались так же быстро, как и наносились. Борьба продолжалась долго, Паппенхейм хотел своим примером подбодрить своих солдат.
Всего лишь на одно мгновение Паппенхейм отвел взгляд от Рено и, обращаясь к воинам, закричал:
— Вперед, кирасиры, в атаку!
Губы его ещё были открыты, когда шпага Рено скользнула по руке графа и проткнула ему плечо.
Крик ярости слетел с губ великого маршала; он хотел продолжать борьбу, его окровавленная рука делала безуспешные попытки поднять свое оружие, но упала без сил.
— Берегитесь! — закричал де Шофонтен в свою очередь. Кирасиры, видя поражение своего командующего, дрогнули. Солдаты герцога Бернарда и драгуны де ла Герш бросились в гущу сражения; все, кто имел ещё аркебузы, пистолеты и мушкеты, вступили в бой. Загремели выстрелы; Паппенхейм упал с коня. Его кираса и грудь были пробиты двумя пулями сразу.
Группа кирасир собралась вокруг него, соорудив заслон из тел, и отнесла маршала подальше от места сражения. Пораженная рука воина уже не могла держать шпагу.
— О! Если он ускользнет от меня, то победа не будет настоящей победой! — вскричал Рено.
В тот момент, когда Густав-Адольф, смертельно раненый, упал, Франсуа-Альберт Левенбург, охваченный ужасом, бросился прочь.
Его напуганная лошадь вынесла Левенбурга прямо на передовые позиции имперцев, где он, с помутившимся рассудком, кричал:
— Король мертв! Король мертв!
Капитан Якобус, спешившись, со шпагой в руке, склонился над жертвой. Король умирал. Австрийские мушкетеры бросились за трофеями короля: шляпой, пробитой пулями, окровавленным камзолом, шпагой, всею в крови, разорванным плащом.
Арман-Луи, Магнус, Сан-Паер и Коллонж, в сопровождении тридцати драгун пробрались сквозь пекло к месту, где умирал король. Заметив их, капитан Якобус вскочил на свою лошадь, бродившую поблизости без хозяина, и поднял вверх руку с торжествующим видом:
— Поздно! Король мертв!
И, как уж, скользящий в зарослях, он направился в самую гущу имперских эскадронов.
Впрочем, давно уже не было четкого строя, эскадроны противников, уставших от долгого ожесточенного сражения, смешались, плелись в смертельной неразберихе.
В одном конце этой неразберихи сражался капитан Якобус, в другом — Арман-Луи. Они, как два потока, то сталкивались, то расходились в разные стороны. Три раза шпага Армана-Луи касалась крупа лошади Якобуса, и три раза случай разводил их.
Около ручья, где росли ивы, Якобус заметил восемь или девять хорватов, из разгромленного отряда.
— Здесь шведский генерал! — обратился он к ним. — Тысяча золотых дукатов тому, кто его убьет.
Хорваты уже намеревались наброситься на г-на де ла Герш, но со всех сторон ему на помощь уже спешили Сан-Паер, Коллонж, со своим отрядами. Хорваты развернули лошадей и направили их через ручей. Их отступление было столь стремительным, что позволило капитану Якобусу перебраться на противоположный берег.
Вдруг из кустов появился человек, который вел под уздцы лошадь. Поводья он передал капитану.
Тот вскочил в седло и в одну минуту исчез вдали. А отец Инносент (а это был именно он) проскользнул между кустами, растущими на берегах ручья. Его бесшумное исчезновение не оставило ни малейшего следа.
Арман-Луи издал крик ярости и хотел было броситься в погоню за капитаном, но Магнус холодно остановил его.
— Его лошадь имеет крылья, не преследуй его… Вчера я видел жилище, из которого вышел отец Инносент; капитан сюда обязательно вернется. Но я хотел бы ещё сказать, что Магнус всегда был мужчиной и не имел привычку обманывать. Все равно нужно встретиться с этим бандитом с глазу на глаз.