Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
— С чего бы это?
Щуплый Баранов всем своим видом показывал, что удивлен не меньше. Черемушкин, на ком задержал раздосадованный взгляд ротный, покраснел, словно в незапланированном простое крылась его вина.
— Черт знает что!
Меньшов надел бушлат и шапку и полез в проход.
— Пойду, узнаю, в чем дело.
Взяв у проводниц ключ, он отомкнул дверь и спрыгнул на насыпь.
«Ох, и дыра…» — озираясь, подумал он.
Слева от него вплотную примыкали к путям приземистые кирпичные ангары. Возле платформы, загруженной щебнем, возились рабочие в оранжевых жилетах поверх телогреек, стучали кувалдой по стальному колесу. Звонкое эхо, сопровождавшее удары, разлеталось по занесенным снегом крышам…
От вокзала к вагону шли двое, железнодорожник и военный.
Капитан в длиннополой шинели и куцей шапке, козырнув, уточнил:
— Вы старший подразделения?
— Я, — ответил Меньшов, оглядывая визитеров. — Вы кто будете?
— Комендант вокзала, — капитан протянул удостоверение личности.
Бегло просмотрев документ, Меньшов кивнул.
— Все верно… Надолго мы здесь?
— Часов на восемь, — ответил железнодорожник и простужено закашлялся. — Сейчас… кхе-кхе… идет переформировка. Дальше пойдете с другим составом. Имейте в виду, ориентировочно в 18 часов по Москве трогаемся.
Меньшов задрал рукав и сверился с часами.
— Вы солдат не выпускайте, — посоветовал комендант. — Потом не досчитаетесь. И часовых выставить не забудьте.
С их уходом озадаченный Меньшов влез по ступеням в вагон.
— Таварищ капитан, разрешите обратиться? — подошел к нему в тамбуре Мавлатов.
— Валяй. Что у тебя?
— Если долга будем стоять… может, успею гарячее сгатовить?
— Где? — не понял Меньшов. — На чем?..
— А пряма на рельсах! Вы толька прикажите, чтобы вады и дров натаскали.
— Воды? Дров?!
— Ну да… Палок сухих… деревяшек.
Убеждать его долго не требовалось. Еда всухомятку разбередила застарелую язву капитана, а тут повод убить сразу двух зайцев: и поесть по-человечески, не обрыдевшей тушенкой, которая поперек глотки встала, и бойцов хоть чем-то занять, опухли уже от безделья…
Спустя двадцать минут вдоль вагона с оружием прохаживался Быков и, попинывая пустые консервные банки и камешки, изредка смотрел на близлежащий пустырь, где орудовал повар.
Мавлатов где-то отыскал липкие, пахнущие дегтем, шпалы. Водрузив на них пяти-ведерный алюминиевый бак, подсунул сухие ветки и поджег, прикрывая затрепетавший огонь от ветра.
Заметалось пламя, затрещало, пожирая ветки и промасленную ветошь; набирая силу, жадно лизало бак.
Скучающие солдаты собрались у костра, кто просто поглазеть на огонь, кто подсобить повару.
Вода забурлила, вспенилась, плеснулась через край. Посыпалась в нее резанная квадратиками картошка, морковь и консервированная капуста. Поплыл аппетитный запах варева. Путейцы, возившиеся у товарной площадки, прекратили долбежку, глотая слюну…
Мавлатов кружил вокруг бака, уклоняясь от лезшего в глаза дыма, колдовал над борщом: что-то добавлял, мешал, пробовал на вкус.
— Ну, скоро?.. — теребили его самые нетерпеливые.
— Когда?… Не томи, Рустам.
— Имей совесть!
— Жрать охота…
Мавлатов лишь помалкивал, подсыпал соль и специи. Закрасив прозрачный бульон томатной пастой, зачерпнул ложкой и поднес к губам, дуя. И, улыбаясь довольной улыбкой, вынес вердикт, которого ждали все:
— Тепер гатова!..
— Кто взял мои часы?! — гремел в вагоне крик Сургучева. — Лучше сознайтесь! Найду, плохо будет!
Сумин, отодвинув миску с горячим еще борщом, с любопытством высунул голову в коридор.
По проходу, заглядывая в отсеки, шел взбешенный ефрейтор.
— Я спрашиваю, кто часы подрезал?! Что, крыса у нас завелась? В последний раз добром спрашиваю, чья работа?
Валера Клыков — невзрачный парнишка лет девятнадцати, еще недавно несший службу на полковом подсобном хозяйстве в должности свинаря, покривил щеку:
— Ну, вот… чего и следовало ожидать. Нашлись-таки ухари…
Сумин согласился с ним, неопределенно кивнув головой.
— В нашей роте тоже гад такой был. По тумбочкам, по карманам шарил. И ведь знал, к кому лезть. Кто без копейки, не трогал. А кому перевод пришел — лучше на ночь прячь под подушку.
В краже часов никто сознавался. Сургучеву казалось, что его претензии не просто игнорируют, но и втихую подсмеиваются над ним. Ищи, мол, ветра в поле.
— Ты! — возникнув в отсеке, он обличительно ткнул пальцем в Сашу Сумина. — Я видел, когда ты шел с полотенцем в умывальник…
— И что из этого?
— А то! — брызжа слюной, взорвался ефрейтор. — Задирай матрас! Вываливай все из вещмешка.
Клыков побледнел, не сводя глаз с соседа по купе.
Саша через силу улыбнулся, не собираясь скандалить.
— Я у тебя ничего не брал. А умываться — да, ходил. Не зарастать же!
— Давай сюда мешок! — выкрикнул Сургучев, протягивая руку.
Сумин сполз с лежанки и встал босиком на холодный пол.
— Я у тебя ничего не брал! Понял?
На шум из дальнего конца вагона на шум подошел лейтенант Черемушкин.
— В чем дело?
— Часы сперли! — разминая пальцы, пробухтел ефрейтор. — В умывальнике снял, чтобы не намочить, положил на полку. И забыл. Хватился минут через десять. Думал, с людьми еду, никто не возьмет. Черта с два…
Он нервно повел скошенными плечами. Под майкой заиграли мускулы.
Черемушкин призадумался.
— Так… А кто заходил после тебя?
— А я откуда знаю. Вот и пытаюсь выяснить. Надо весь вагон перетрясти. У кого найду — убью!