Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
— А мы и не за тем приехали! — огрызнулся Черемушкин, которому не пришелся к душе ни этот потертый майор, ни его пренебрежительный тон.
Сушкин обернулся, обливая его сожалеющим, отцовским взглядом.
— Эх, лейтенант. Ты еще не знаешь, в какие помои попал. Думаешь, наша дорога в Чечню усыпана розами? Или боевики добровольно сдают оружие и встречают с хлебом-солью?.. За каждый шаг будем драться. Только они к войне готовились, оружием владеют с пеленок. И там не восемнадцатилетние салаги. Там спецы, уже обкатанные в боях… Твои люди для меня, уж извини за прямоту — мясо. Мясо, поставленное на убой.
Достав пачку сигарет, комбат закурил, выдохнув струю дыма.
— Отчего, думаете, уже потери пошли? И это еще вначале, пока мы до Грозного не добрались? Потому как посылаем пацанов, что автомат только на плакате видали, а к пулемету без инструкции не подойдут… А когда придется убивать, не всякий переступит через себя. Не так оно просто — стрелять в человека.
Черемушкин молчал.
— А ты говоришь, не за тем приехали. Ваша первейшая задача — солдат уберечь… Ладно, хватит демагогии. Пожитки сносите на второй этаж, там есть свободное расположение. К вещам приставьте часового… Ребята у меня ушлые служат, упрут и не заметишь… Через пару часов будут гости из штаба, с напутственной речью, — майор слепил подобие улыбки, продемонстрировав золотую коронку. — Когда клерки уберутся, жду у себя. Поломаем голову, как быть дальше.
Приняв из тента нагруженный ящик, Турбин с Кошкиным, кряхтя от тяжести и отбивая ноги, потащили в здание.
Первый этаж, после солнца, казался кромешно темным. Спотыкаясь, они дотелепались в правое крыло, с передышками поднялись по лестнице, попав в более светлый и просторный коридор.
Покраснев от натуги, внесли в открытые двери. Казарма, заставленная двухъярусными кроватями, с тремя квадратами окон — пыльных и засиженных мухами, сквозь которые слоился свет — такая же мрачная и нелюдимая, как и все вокруг.
Поставив ношу к стене, они завалились на койки передохнуть.
На скрипучих панцирных сетках из постельных принадлежностей имелись разве что списанные, судя по виду, матрасы и подушки, в которых пыли больше, чем пера. Ни белья, ни привычных штор, ни шаров-светильников. Впрочем, светильники заменяла лампочка, свисавшая на шнуре с потолка …
— Хоромы не люкс, — оценил обстановочку Кошкин, вытягиваясь на кровати в обуви.
— А ты чего ждал? Японский телевизор, сотовый телефон и девочек по вызову?.. Нормальные полевые условия.
— Точно. Не хватает валуна вместо подушки и тумана взамен одеяла.
В коридоре послышалась возня. Пятясь задом, появилась обтянутая бушлатом спина, втаскивая очередной ящик. Распрямившись, фигура превратилась во взмокшего Клыкова.
Отдышавшись, и видя, что предыдущие носильщики не спешат вниз, за оставшимися ящиками, он упал на свободную кровать.
— Идем, — позвал перетянутый в поясе ремнем Бурков, встав в дверях. — Там еще таскать и таскать.
— Без нас народу хватит, — проворчал Валера, отвернувшись от напарника.
— Как хочешь, — без эмоций ответил Иван и вышел.
— Занесло же нас! — удрученно произнес Клыков.
— А ты чего ждал?.. Сдается мне, через недельку и такому будешь рад.
Турбин открыл форточку, проветривая в казарму, и, смахнув пыль, устроился на потрескавшемся подоконнике.
— Я где-то читал, что здесь два года назад заваруха была…
— Какая? — не к месту хихикнул Клыков, уминая плоскую подушку.
— Такая! — оскорбился за смешок Юра. — Ингуши передрались с осетинами. Конфликт застарелый меж ними, еще с тех пор, как Сталин депортировал ингушей в Казахстан… Землю не поделили, кровь взыграла. Разругались, дома пожгли, людей — кого в заложники, кого под автомат и к стенке.
— Впервые слышу, — зевнул свинарь. — И чем дело закончилось?
— Наши вмешались. Аккурат по этому селу границу провели. Писали, — живут по-дурацки. На каждой половине своя власть, своя школа, свой магазин. Пешком границу пересекать опасно, только с сопровождением.
— И как они распознают, кто из них кто? — удивился Володька. — По мне все кавказцы на одно лицо.
В коридоре вновь зазвучали шаги. В дверях выросла тень. Касаясь плечом косяка, стоял Черемушкин, строго глядя на них.
— Что, сачки?.. Вот где ваше товарищеское отношение проявляется? Пока там парни корячатся, вам трава не расти. А ну — живо вниз!
Сетки недовольно заскрипели. Три силуэта безмолвно проскользнули мимо лейтенанта и загремели топотом, сбегая по вниз лестнице.
Пролетел день, и покрасневшее солнце сместилось к тающим в дымке горным хребтам, окрашивая в багрянец легкие облака и равнину. Сумерки густели, просыпав на темнеющем небе алмазную россыпь звезд…
Из полка так никто и не приехал. Отужинав в сухомятку, уставшая от переезда рота впадала в сонную дремоту.
Устраиваясь в спальном мешке, Черемушкин мысленно отдал должное родным тыловикам: здешний старшина наотрез отказался выдать не то, что постельное белье, но даже одеяла.
— Вы на вещевом довольствии не состоите. Не имею права!
В половине десятого, когда в расположении отчетливо звучал храп, по коридору пробежал дневальный, заглядывая во все закутки и оповещая:
— Сбор в актовом зале!
На кроватях завозились, но вставать никто не торопился. Наконец, с неохотой, поднялся Меньшов.
— Хорош валяться! — гаркнул он, подгоняя разморенное воинство. — Или команды не слышали?..
… В актовом зале неярко горел свет; с входной двери предусмотрительно сняли пружину.
Помещением пользовались редко, нетронутая пыль бархатистым слоем устилала длинные, составленные рядами, скамейки, цепочка следов вела на помост, где двое бойцов устанавливали под выцветшим транспарантом: «Народ и армия едины!» крытый сукном стол.