Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
— Медик! Медика сюда-а!..
Расталкивая столпившихся солдат, к нему пробился фельдшер — почти еще мальчик. Достав из брезентовой сумки с нашитым красным крестом индивидуальный пакет, зубами надорвал прорезиненную оболочку, вытащил белоснежный бинт.
Спирин тяжело дышал, закатывал глаза. Лицо его побелело, на нем отчетливо прорезались синие тонкие нити. Из стиснутых зубов вырывался утробный свист.
Мальчишка-фельдшер замер, впервые столкнувшись с реальной, а не изображенной на учебном плакате, раной. Собравшись с волей, прижал к порезу марлевый тампон. Бинт стремительно пропитывался. Руки фельдшера мелко дрожали, и он не успевал накладывать на расплывающееся пятно новые и новые стежки.
В круг протиснулся смуглый милиционер в помятом, словно изжеванном кителе с сержантскими лычками, поправил смоляной чуб, выбившийся из-под шапки, стрельнул рачьими глазами по раненому и по солдатам, спросил:
— Кто стрилял? Кто?!
— По-шел ты на хер! — громко ответил Сургучев.
— Что?.. — опешил сержант и потянулся к кобуре. — Что ти сказал?
Посеревший, с вымазанными кровью руками майор поднялся с колен и прорычал:
— Вали отсюда! Вали по-хорошему… Или я за своих людей не ручаюсь.
Словно подтверждая его правоту, на сержанта наставили автоматы. В лицах солдат появилась недобрая решимость. Ждали команды. И скомандуй комбат: «Огонь!», выполнили бы без тени сожаления.
Сержант скис и поспешно смотался.
Майор, глядя на беспамятного Спирина, что-то обдумывал.
— А ну, давайте переложим его в машину. Астанин (водителю), разворачивайся и дуй на всех парах во Владик… Знаешь, где госпиталь?
— Знаю, — неуверенно сказал Астанин.
— Чтобы быстрее ветра, значит…
Раненого парламентера подняли на руки и перенесли на предусмотрительно расстеленный в кузове бушлат.
Астанин влез в кабину. Запустив мотор, развернул Урал и погнал в направлении черменского круга…
Черемушкин с виноватым видом подошел к расстроенному комбату:
— А как быть с моими людьми? В этой машине ехали.
— Как?! Сажай в любой БТР. Ничего, поместятся. И пошустрее! Нам бы добраться засветло…
Неприятность не приходит одна. Прописная, знакомая каждому с детства истина, в который раз подтвердила свое право на существование. Еще час после трагического инцидента колонна беспрепятственно следовала по ингушской земле. Пока…
Погруженный в невеселые раздумья комбат даже выматерился, когда механик вновь ударил по тормозам.
— Ты что… водила чертов?! — дернулся майор, едва не состыковавшись лбом с панелью рации.
— Смотрите, — показал механик на дорогу, где поперек стояла видавшая виды «Волга».
Из «Волги» вышли. Ее владелец — средних лет, в солидном костюме при белой рубашке и строгом галстуке, старательно обходил разлившиеся лужи, чтобы не запачкать лакировано сияющие туфли. Приблизившись к бронированной машине, поднялся на носки, заглядывая в стекло. Постучал костяшками по броне.
Водитель выжидательно смотрел на комбата. Комбат сидел неподвижно, обдумывая, как быть; затем приподнялся и откинул люк над головой, впуская в салон поток влажного воздуха.
По броне застучали каблуки. Он спустился к буртику, спрыгнул, подошел к незнакомцу.
— В чем дело?! — спросил он с металлом в голосе. И, не дожидаясь ответа, хрипло потребовал: — Уберите машину!
Владелец «Волги» не спешил выполнять указание, и вообще держался непринужденно.
— Вы кто по званию? — с акцентом спросил он. — Как к вам обращаться?
— Неважно. Уберите машину, — повторил комбат.
— Послушайте, уважаемый. Я обращаюсь к вашему здравомыслию. Подумайте, куда вы…
— Машину!
— Подумайте о будущем! Неужели вы не догадываетесь, что ждет вас и ваших подчиненных? Одумайтесь! Поворачивайте назад, пока не поздно.
Его речь была отрывиста и сумбурна. Незнакомец явно старался выговориться, зная, что времени на переговоры у него нет, и придется либо самому откатить машину с проезда, либо за него это сделают другие.
— Вы знаете, что т а м происходит? — повернувшись боком, он махнул рукой в сторону чеченской границы. — Вы должны знать! Не верьте газетам!.. Там боевики, они отчаянно сражаются… Каждый пройденный метр ваши юнцы польют кровью. Многие не вернутся… Против кого вы идете? Против народа… против россиян. Не позволяйте втянуть себя в авантюру… Политики за вашими спинами греют руки, а отдуваться за их ошибки придется вам! В Грозном вооружились… и ждут вас. Подумайте… вы отвечаете за жизни ваших людей.
— Прочь! — сжимая кулаки, проговорил майор. — Убирайся с дороги, или я за себя не ручаюсь.
— Подумай о солдатах! Не о себе, ни о других офицерах… Война — ваше ремесло. В чем провинились восемнадцатилетние юнцы, которым кормить вшей, сидеть в окопах по уши в дерьме, без тепла, питания и надежды?! Выживут единицы. А те, кто уцелеет — не жильцы. Не будет им нормальной жизни от ран телесных и душевных. Я — врач! Я знаю, что говорю. Разворачивайся, командир. Разворачивайся и уходи. Уходи!
Последняя фраза вырвалась у незнакомца в приказном, обидном комбату тоне. Комбат сам не понял, что на него нашло — досада ли, желание оторваться за порезанного Спирина? — размахнувшись, он от души врезал смуглолицему советчику.
Грязь превратила дорогу в подобие жидкого мыла. Не устояв, обладатель кофейного авто опрокинулся на спину. Деловой костюм, мокнувшись в жижу, потерял представительный вид.
Он попытался привстать, из разбитого носа устремились к подбородку извилистые дорожки…