Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
Выворотив ком земли с торчащими сухими стеблями, Коновалов перебросил его в мешок.
— Хватит пока, — заглянул внутрь мешка Володька и попробовал его на вес. — Мы же не Гераклы. Хватит, а, Юр?
Они едва оторвали мешок от земли и сразу бросили.
— Ну, на фиг, так надрываться, — проворчал Кошкин, скручивая горловину. — Бери тесемку, завязывай.
Тащить его было с десяток шагов к проселку, ведущему на Петропавловскую. Комбату пришла в голову мысль построить подобие блокпоста, а так как бетонных блоков не предвиделось, в качестве строительного материала было велено использовать заранее припасенные мешки. Песка в окрестностях станицы также не наблюдалось, и потому, после недолгих сомнений, майор приказал засыпать их землей.
Надо сказать, что морозы и снег приходили только ночами, тогда как с восходом солнца устанавливалась вполне весенняя, плюсовая температура. Выпавший ночью снежок к обеду таял, а поле, в котором расположился мотострелковый батальон и артиллеристы, раскисало.
Мешок то и дело вырывался, падал в грязь. Чертыхаясь, они волоком подтащили его к выложенному в четыре яруса оборонительному сооружению, где возился, поправляя мешочную кладку, старшина Максимов.
— Помогай! — срывая голос, крикнул ему Кошкин.
Подхватив тяжеленный куль, втроем раскачали, забросили наверх. Максимов поправил его, отошел, любуясь на свою работу. Выложенные в ряд мешки приходились ему по грудь.
Володька слегка навалился на стену, качнул, испробуя на прочность, и усомнился:
— Хлипковато. Если снаряд или мина прилетит, все завалится. И тех, кто будет внутри, завалит.
— Ты еще про танк вспомни. Мешки прежде всего от пуль защищают. Осколки сдержат. А бункер нам не из чего строить.
Стащив с плеча автомат, Максимов подсел к будущей бойнице, нацелился на далекую станичную окраину, покрутил стволом, проверяя сектор.
— Оба на… — застыл он, смотря на дорогу. — К нам, похоже, гости.
Солнце входило в полуденный зенит, растопив на лужах лед. Лучи его отражались от разлитой воды, создавая вокруг двух приближающихся силуэтов слепящие нимбы. Приставив ладонь ко лбу, пряча глаза под козырьком, старшина различил в фигурах мужчин: старика и помоложе, лет тридцати пяти.
Визитеры направлялись именно к ним. Максимов посмотрел на приятелей и снял оружие с предохранителя.
— Еще не легче…
— Здравствуйте, ребята, — подойдя вплотную, поздоровался аксакал.
Он был в короткой меховой куртке и каракулевой папахе; лицо избороздили глубокие морщины, в уголках слезящихся глаз скопился гной.
— И вам день добрый, — кивнул Турбин.
Сопровождавший старика — обросший неопрятной рыжей бородой, в белой мусульманской шапочке, пожал им руки.
— Как дела?
— Нормально, — недоверчиво ответил Кошкин.
Кто знает, с какими намерениями пришли эти двое, и чего от них ждать?
— Курить будете? — мужик достал пачку «LM», предложил солдатам.
Подошел Коновалов, прислонил лопату к мешкам и вытянул из пачки цивильную сигарету.
— А вы?
— Спасибо, — ответил за всех старшина. — У нас есть.
Чеченец хмыкнул: мол, не хотите, как хотите, убрал пачку в карман.
— Надолго вы здесь расположились?
— Не знаем, — отозвался, наслаждаясь ароматным дымом, Коновалов. — Прикажут, дальше пойдем.
И прикусил язык. Турбин незаметно саданул его локтем, прошипев:
— Чего мелешь, дурак?
Бородатый слова каптера мимо ушей не пропустил.
— Дальше куда, в Грозный?
Сообразив, что лучше помолчать, Коновалов пожал плечами.
— Ребята, как нам увидеть вашего командира? — просипел сквозь редкие зубы аксакал, опираясь на палку.
— А с какой целью? — спросил Максимов.
— Да вы не бойтесь! — бородатый осклабился. — Мы его не украдем.
Не нравились старшине эти непрошеные гости, что-то исходило от них, вызывающее неясную тревогу. Он мог бы послать их подальше, сослаться на занятость комбата, на несуществующее совещание или полевые занятия, но вместо этого, помня наказы взводного не конфликтовать с местным населением, попросил Коновалова сбегать за комбатом.
Коновалов отбросил дымящийся окурок, раздавил башмаком, и быстрым шагом направился к палаточному городку.
Он сразу сунулся в офицерскую палатку; перед тем как войти громко откашлялся и спросил разрешения.
В палатке было тепло. Вовсю грела буржуйка, на которой фыркал закопченный чайник. Кровати, составленные ближе к печи, аккуратно застелены, и лишь на одной, укутавшись с головой в одеяло, спал Черемушкин, сменившийся с ночного караула.
Комбат занимался не присущим ему делом— наряжал елку. Возле накренившегося стола, заставленного посудой, на земляном полу стояла латунная снарядная гильза. Из гильзы торчало корявое уродливое деревце, изображавшее елку. Елочных украшений с собой не захватили, впрочем, как и самой елки.
В тот самый момент, когда Коновалов, отогнув брезентовый полог, входил в палатку, комбат обвешивал голые ветки разноцветными крышечками от осветительных ракет. На столе валялась пустая пулеметная лента, которой предстояло в канун Нового года изображать гирлянду.
— Чего тебе? — не оборачивался комбат, недовольный, что его потревожили.
— К вам ходоки… Из станицы.
— Кто-о?! — комбат выронил зеленую заглушку, и та закатилась под стол.
— Старейшина местный. И с ним еще один…