Добро пожаловать в сумасшедший дом!
Шрифт:
— Ладно. Скажи, Чарли, а Кэндлер намекал тебе, что мне предстоит узнать в клинике?
Чарли Дорр задумчиво покачал головой:
— Нет, ни слова. А о чем речь? Или все настолько секретно, что ты не можешь мне рассказать?
Он задумчиво посмотрел на Чарли. И неожиданно понял, что не в силах сказать ему правду: ведь он и сам ничего не знает. Ему не хотелось выглядеть глупо в глазах своего кузена. Когда он разговаривал с Кэндлером, доводы редактора показались ему резонными, но сейчас…
— Ну, если он промолчал, то и мне лучше
Оба бокала опустели, и Чарли отправился на кухню, чтобы вновь их наполнить.
Он последовал за Чарли, предпочитая разговаривать в неформальной обстановке кухни. Усевшись верхом на стул, он оперся локтями на спинку, а Чарли устроился возле холодильника.
— За тебя! — сказал Чарли, и они выпили, а потом Чарли спросил: — Ты приготовил историю для дока Ирвинга?
Он кивнул.
— Кэндлер рассказал тебе, о чем я намерен говорить врачу?
— Ты хочешь признаться ему, что ты Наполеон? — со смехом спросил Чарли.
Был ли его смех искренним? Он посмотрел на Чарли и понял, что его предположения не имеют под собой никакой почвы. Чарли всегда был честным и откровенным парнем. Чарли и Марджи — его лучшие друзья, точнее, были лучшими друзьями в течение тех трех лет, что он их знает. На самом деле, если верить Чарли, намного дольше. Однако он должен спросить, чтобы быть уверенным.
— Чарли, я хочу задать тебе один дьявольски неприятный вопрос. Ты со мной до конца откровенен?
— Что?
— Я задаю тебе дьявольски неприятный вопрос. Слушай, Чарли, вы с Кэндлером не считаете меня сумасшедшим? Возможно, вы с ним договорились засадить меня в клинику или хотя бы убедить сходить к психиатру. И проделали все так, чтобы я не заподозрил подвоха.
Чарли потрясенно посмотрел на него:
— Господи, Джордж, как ты мог такое обо мне подумать?
— Нет, я так не думаю. Но… ты мог посчитать, что это для моего же блага. Послушай, Чарли, если дело действительно обстоит именно так, то я хочу, чтобы ты знал: ты поступаешь нечестно. Завтра я намерен наврать психиатру и постараюсь убедить его в своем безумии. Я попаду в тяжелое положение. Ты меня понимаешь, Чарли?
Чарли слегка побледнел.
— Клянусь богом, Джордж, ничего похожего не было. Я знаю лишь то, что вы с Кэндлером мне рассказали.
— Значит, ты считаешь, что я совершенно нормален?
Чарли облизнул губы.
— Ты хочешь знать правду?
— Да.
— До сих пор я в этом не сомневался. Ну, конечно, амнезия есть некое отклонение от нормы. К тому же ты так от нее и не оправился, но речь ведь о другом?
— О другом.
— Тогда, до сих пор… Джордж, твой вопрос напоминает манию преследования, если ты и в самом деле боишься, что я вступил в заговор с Кэндлером против тебя. Ну зачем нам с Кэндлером тебе лгать?
— Извини, Чарли, — сказал он. — Бес попутал. На самом
— Вот и отлично. Подожди, я налью нам пива.
Он играл невнимательно и уже через пять минут умудрился проиграть. Отклонив предложение Чарли отыграться, он откинулся на спинку стула.
— Чарли, ты когда-нибудь слышал о шахматных фигурах черного и красного цвета?
— Н-нет. Черные и белые или красные и белые, других мне не доводилось встречать. А почему ты спрашиваешь?
— Ну… — Он ухмыльнулся. — Наверное, сейчас мне не стоит об этом говорить, ведь я только что заставил тебя усомниться в моей вменяемости, но мне часто снится один и тот же сон. В нем нет ничего особенного, если не считать того, что он все время повторяется. В частности, шахматная партия с красными и черными фигурами. Ну, ты знаешь, как бывает во сне: события представляются реальными, но на самом деле я даже не знаю, шахматы ли это. Однако мне кажется, что я все осознаю. А потом все куда-то исчезает. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Конечно. Продолжай.
— Понимаешь, Чарли, я все время спрашиваю себя: не связаны ли повторяющиеся сны с моей амнезией — стеной, которую мне никак не удается преодолеть? Впервые в жизни… ну, возможно, не в жизни, а за последние три года, которые я помню, мне снятся повторяющиеся сны. Быть может, это знак того, что воспоминания начинают возвращаться. А вдруг у меня когда-то был набор красно-черных фигур? Или в школе, в которую я ходил в детстве, баскетбольные команды носили черную и красную форму — ну, что-нибудь в таком роде?
Чарли довольно долго молчал, а потом покачал головой.
— Нет, — сказал он, — ничего похожего я не помню. Конечно, красное и черное есть в рулетке — rouge et noir. А еще это цвета игральных карт.
— Нет, я практически уверен, что никакой связи с рулеткой или картами нет. Речь идет об игре между красными и черными. Они и есть игроки. Подумай хорошенько, Чарли; но не о том, где ты мог столкнуться с такой идеей, а где и когда это могло произойти со мной.
Некоторое время он наблюдал, как Чарли ищет ответ на его вопрос, а потом махнул рукой.
— Ладно, не напрягайся, Чарли. Выслушай следующую фразу: ярко сияющий.
— Ярко сияющий что?
— Только два слова: ярко сияющий. Они что-нибудь для тебя значат?
— Нет.
— Ну тогда забудь, — сказал он.
IV
Поскольку было еще слишком рано, он обошел вокруг дома Клэр и, погрузившись в унылые размышления, остановился под большим вязом, чтобы выкурить последнюю сигарету.
Впрочем, о чем тут было думать? Нужно попрощаться с ней. Сказать «до свидания». Всего два слова. И уклониться от вопросов — не говорить, куда он направляется и сколько будет отсутствовать. Вести себя спокойно и небрежно, словно они всего лишь знакомые.