Добронега
Шрифт:
***
Щеголеватый Швела, домоуправлящющий Александра и Матильды, в несколько приемов отнес то, что осталось от мраморной статуи, в подвал. Осколки глиняной головы Афродиты не представлялось возможным склеить.
– Что же делать? – спросил Швела.
– Выбросить, – сказала Матильда. – Что же еще. Придумай лучше, что мне мужу сказать. Он завтра вернется и увидит безголовую Афродиту.
– Скажи ему правду, хозяйка. Так проще.
– Правду? Хм. А если я все на тебя свалю?
– Он меня выгонит.
– Найдешь другое место.
– Места нынче редки. В хороших домах слуги все потомственные. А где похуже,
– Ладно, – согласилась Матильда. – Придумаю что-нибудь.
Ближе к вечеру Швела отворил дверь и провел в гостиную подружек Матильды – ту самую кузину, с которой она переписывалась, именем Эржбета, и киевскую ее подружку, болярскую дочь Ирину, девушку небольшого роста, тоненькую, русоволосую, и веселую. За гостьями вошел носильщик, волоча на плечах торбу размером с небольшой походный сундук.
– Поставь вон туда, – велела Ирина. – Матильда, здравствуй, матерь животастая!
Она подбежала к возвышению и поцеловала Матильду в щеку. Кузина Эржбета, подходя, подобрала с пола мраморный осколок и рассмотрела его внимательно, прежде чем поцеловаться с Матильдой.
– Только что из Рима! – заговорщическим зычным шепотом сообщила Ирина, показывая на торбу, и обратилась к носильщику. – Чего смотришь? Тебе заплатили?
– Да.
– Ну и пошел вон.
Носильщик вышел.
– Швела! – позвала Матильда.
Появился Швела.
– Повару скажи, чтоб подавал обед через час, в столовой, на троих. Никого не принимать. На порог не пускать.
Швела поклонился и вышел.
Ирина, сгорая от нетерпения, бросилась запирать двери гостиной.
– Кто это здесь был? – с интересом спросила Эржбета, все еще рассматривая осколок.
Матильда некоторое время молчала.
– Бывший жених, – призналась она.
– Вот как?
– То есть, никогда он на самом деле моим женихом не был. Так, мальчишка соседский, росли вместе. Ну он в меня и влюбился. Уж не знаю, как он узнал, что я нынче в Киеве живу. Приехал. Отношения выяснять.
– Выяснил?
– Как видишь, – сказала Матильда, глазами указывая на осколок.
– Бывшие женихи бывают очень прилипчивы, – заметила Ирина. – Уехал обратно?
– Думаю, что да. Что ему здесь делать. Этот город не для него. Он это понимает.
– Александр знает?
– Нет.
– Это хорошо.
Эржбета положила осколок на край пьедестала.
– А муж твой только завтра вернется?
– Да. Почему ты не хочешь видеть моего мужа?
Эржбета повела бровью.
– Чужой муж не восход над рекой, чтоб на него любоваться.
Ирина рванула крышку торбы так, что та чуть не отлетела.
– Хватит болтать! Идите сюда, ведьмы отпетые, посмотрите, какие тут чудеса. Займемся делом наконец.
Чудеса и в самом деле были. Две женщины и девушка вытащили их из торбы, разложили на мраморном столе, и начали примерять одно чудо за другим, раздевшись до гола, чтобы было удобнее – рубахи и порты портили рисунок.
Тонка италийская ткань, тонка италийская работа, и три дюжины италийских нарядов умещаются там, где нарядов другого края едва поместится дюжина. Легкие воздушные туники прекрасно смотрелись на тоненькой Ирине; великосветские, с тщательно продуманными замысловатыми складками шали подчеркивали величавую, надменную стройность Эржбеты (почти на голову выше Матильды и на полторы головы выше Ирины); а намеренно бесформенные, умилительно уютные накидки, в которые следовало заворачиваться в три или четыре приема, идеально гармонировали с правильностью черт хозяйки дома. Подружки красовались – Ирина откровенно, требуя, чтобы на нее посмотрели в той или иной позе, и от возбуждения сбиваясь иногда на славянское наречие, которое Матильда понимала плохо; Матильда
Римские сандалии, несколько пар, также были примерены и оценены, хотя возникли заминки – в отличие от туник, шалей, и платьев, красота обуви все-таки зависит от соответствия ее размера размеру ноги. Тем не менее, присев на диван и вытянув ногу изящно вперед, можно оценить любой фасон обуви вне зависимости от размера. Как знали самые мудрые из женщин еще в доисторические времена, женская обувь создана вовсе не для ходьбы по хувудвагам. Для хувудвагов есть повозки, а на короткие расстояния женщину в изящной обуви обязан транспортировать мужчина, либо нанимая носильщиков, либо полагаясь на свои, именно для этой цели и данные ему, мускулы. Для того, чтобы идти за плугом, охотиться, выращивать коров, махать свердом и колоть дрова, больших мускулов не нужно.
Ирина щебетала больше подружек и вообще была страшнейшая непоседа. То она просила, чтобы ей позволили приложить ухо к чреву, дабы услышать, как сучит ножками и пинается следующее поколение, то она вдруг восхищенно проводила рукой по предплечью Эржбеты, завидуя ее холодной красоте, которой шли любые наряды, то вдруг кидалась примерять платье, которое уже примеряла раньше, чтобы подруги на этот раз действительно оценили ее в этом платье по достоинству, раз уж с первого раза не получилось у них это сделать, то выдавала на гора новости и сплетни, то мечтала вслух о мужчине, который на ней женится и познает ее (женщины заулыбались слову, наивно брошенному девушкой – она имела в виду всего лишь свой прекрасный и сложный внутренний мир, основательно понять который можно было только основательно его познав, то бишь, слушая щебетания хозяйки этого мира каждый день на протяжении многих лет и не предлагая ей самой для разнообразия познать хотя бы что-нибудь), то вдруг вспоминала, что скоро Снепелица и она вместе со своими родителями и младшей сестрой приглашена на праздник в детинец, а там будут люди разные, мужчины со всех концов света, будет на кого посмотреть, то вдруг принималась кружиться в импровизированном танце, с хвоеволием демонстрируя гладкие и стройные свои ноги.
Стол меж тем был накрыт. Повара Александр нанял из лучших, и повар себя оправдывал.
Исконно киевские блюда – тушеная говядина с черносливом, сиченики, голубой карп с укропом – соседствовали с франкскими придумками, вроде курицы с чесноком, эскалопа, и свинины с грушами, италийскими гастрономическими непристойностями, и византийскими десертами. Бодрящий свир был самого высшего качества, а иберийское вино, в те времена еще не знаменитое на весь крещеный мир, являлось даже тогда самым лучшим. То есть, конечно же, иной раз и попадалась бутыль с рубиновой влагой из Греции или Наварры, а то и из Италии, превосходящей вкусом, букетом, и утонченностью обычные иберийские вина, но такие бутыли были очень редки.
– А я вот, – со скромным самодоволием говорила Матильда, – мечтала всегда выйти замуж за какого-нибудь отважного воина, благородного какого-нибудь рыцаря с таинственным прошлым. Но так уж получилось. Не судьба. Муж мой, хоть и не воин, но отважен. Есть в нем что-то воинственное. Не рыцарь, но очень заботливый. И хоть в прошлом его никаких тайн нет, а в настоящем тем более, меня это все уже не волнует.
– Он богат, а это не портит дела и многое оправдывает, – заметила Ирина.
– Да. И это несмотря на то, что он всего лишь сын священника.