Доброй смерти всем вам…
Шрифт:
Моя собеседница покачала головой почти с укоризной:
— У вас немало прав, только ни одно из них не заключается в том, чтобы отговаривать клиентов.
Извилистая фраза говорила… о чём? О специфическом образовании, например, юриста или менеджера высшего звена?
— Я констатирую факт. Так вы не хотите отдавать младенца в Дом Ребёнка, даже самый респектабельный. Где не нужно подписывать отказные документы, пока не приищут нового родителя.
— Именно что родителя. Одного. Девушка, вы знаете, что даже насильник имеет право на свою кровь и плоть? Тоже с недавних пор —
«Девушка…» Маргарите даже не пришло в голову, что я могу быть гораздо старше. Кстати, она почти не ошиблась. Разница пять лет в мою пользу.
— Дитя, зачатое и выношенное в ненависти. Выкормленное чужими людьми — в любом случае у меня не будет для него ни молока, ни большого здоровья. Разрываемое на части своими генами. И в придачу ко всему — регулярные свидания с признавшим его отцом, который лет через двадцать вполне может быть амнистирован. За безупречное поведение.
— Вас это так пугает? Я не возражаю, — ответила я, — только хочу разобраться кое в чём помимо конкретно взятой темы.
— Собственно, я страшусь иного, — сказала она. — Того, что уже вышло из меня наружу словами, я лишь опасаюсь. Словами этого не выскажешь. Давайте-ка выйдем во двор — раз уж у вас имеется свободное время. Вы ведь по сути лишь палисадник видели.
Свободное время? Время от заказа до заказа. Один дирг на десять тысяч людей, большинство из которых существует в перманентном пространстве скуки. Нет, это заведомо не наши пациенты, их погребла система. Погребла под собой и насадила сверху пышные окультуренные цветы.
Но вот сад нашей Гретхен был диким. Даже не одичавшим, а холящим свою причастность к лесу и лесной поляне.
Рабатки душистой фиолетовой буквицы с удлиненными листьями, покрытыми пухом. Легчайшие облака розовато-лиловой смолки. Резные листья, белые, жёлтые и густо-розовые зонтики валерианы, тысячелистника и пижмы. Гордые своими прозвищами раскидистый лопух и подобный золотому скипетру коровяк. Во влажной тени — опахала гигантских папоротников и метровых палеонтологических хвощей, подушки кукушкина льна и брусники. Сосны и ели, выросшие прямо здесь или взятые из соседнего бора. Гирлянды хмеля, что висячим мостом перекидываются с ветки на ветку. Роскошный, весь в голубовато-сизых гроздьях, можжевеловый куст, терпко благоухающий на солнцепёке. Лабиринт из терновника, полного цветов и ягод, — о том, что в природе не может быть ничего подобного всему этому смешению запахов, оттенков и узоров, я тогда забыла напрочь.
А ещё здесь был водоём. Не яма, дно которой устлано искусственной плёнкой: не пруд в бетонированной чаше. Небольшое рукотворное озеро, сквозь стенки и дно которого непрерывно сочились грунтовые воды, проходя через несколько слоёв природного фильтра. Заросли таволги, диких золотых ирисов, бузульника и вербейника по краям, лилии и водяные гиацинты в отдалении от берега.
— Нравится, я вижу. Приют для всех сезонов, — усмехнулась Маргарита. — Я ведь тоже… совсем немного биолог.
— Вот как? Я считала, что скорее нотариус или знаток всяких постановлений и уложений. Манера выражаться, понимаете.
— Параллельно с другими хлопотами пришлось узаконивать
Она сделала паузу и вдруг спросила, властно и даже резко:
— Вы не будете мне возражать? Я оформила завещание на то имя, которое стоит в вашем паспорте. Мой инет счёл данные о вас не такими уж секретными. О вас лично — и даже вашем племени.
И, видя, что я буквально вросла в землю, как один из здешних молодых дубков, добавила:
— Я так думала — уж вы-то знаете. Геном дирга оказался гораздо ближе к человеческому, чем это предполагали ранее. Уберём отрезки, что отвечают за ограниченную продолжительность жизни, резкую половую дифференциацию, которая у человека проявляется уже на двенадцатой неделе внутриутробной жизни, склонность к сумеречному освещению, а также некоторые особенности питания…
(Ничего себе — некоторые. Самое в нас главное.)
— Вы пили сидр и даже для приличия взяли несколько крекеров. Это для вас, пожалуй, как для человека жевать лебеду и сырые виноградные листья: засоряет ёмкости, но все ж, получается, не отрава. Под самый конец я устроила невинную проверку.
— Зачем это всё?
И тут я поняла. Не может такой активный, такой земной человек, как Маргарита, отчаяться в жизни. Трудно себе представить, чтобы она не сумела до сих пор избавиться от плода — если ей того хотелось. Нелегально, переехав в другую страну, где это разрешено. А если мои заключения верны…
— Дирги — это плавильный котёл, — произнесла я медленно. — Реинкарнация своего рода. Возможность для вашей дочери родиться чистой.
— Дочери?
— У дирг-дью не может быть сыновей.
— У меня сын. Копия своего невольного производителя, где от меня — ничтожная часть. Это и добило меня под конец. А ведь и правда. Я не учла обстоятельства, но оно послужит к лучшему. Под конец была одна мысль в голове: с женщиной, с медиком — куда легче говорить и делать.
Мы помолчали. Потом Маргарита произнесла:
— Довольно с меня, пожалуй. Вы узнали всё, что вам было интересно? Тогда, может быть, пойдём обратно: кстати, ознакомитесь с бумагами.
В доме я постановила конкретно изменить роли.
— Готова подождать, пока вы примете душ, — сказала я. — Но недолго и не слишком горячий: не вздумайте греться до малинового звона, как в финской бане. Можете принять простой анальгетик. Если вы полагаетесь на мои эндорфины — зря, они могут повредить стволовым клеткам и прочему. Ситуация близка к патологическим родам, когда из двоих выживает один.
Это было двойным преувеличением. При изъятии мы причиняем вполне терпимую неприятность, только вот нашим донорам также полагается бонус. И брать материал придётся как от матери, так и от дитяти — это сложно до чрезвычайности, как физически, так и психологически. На такое не решится ни один сколько-либо разумный дирг, уж я такое по себе знаю. Сознательно мы никогда на это не идём: один заказ — одно целостное существо, и точка. Закрываем глаза на реальность? Возможно.
(Как часто вы режете курицу с десятком разновеликих яиц внутри? И потрошите икряную белугу? Ах, вы не сельский житель и не браконьер?)