Добрый ангел

Гарвуд Джулия

Кит и Колум обернулись одновременно.

— Господи, что она сделала с нашим пледом? — проревел свой вопрос Колум.

— Я вижу это или мне мерещится? — вскричал Кит в тот же момент.

Тогда все повернулись к Джоанне. Охи и ахи наполнили воздух. Джоанна притворилась, будто не замечает всеобщего потрясения.

— Я вам говорила, что все будет хорошо, — шепотом похвастала она священнику.

Габриэль прислонился к двери и продолжал смотреть на свою жену.

— Мак-Бейн, вам лучше что-нибудь предпринять до того, как произошел взрыв, — сказал Колум.

Габриэль покачал головой.

— Слишком поздно, — заметил он, — но и самое время кое-кому сделать выбор.

Лицо Кита стало совершенно багровым:

— Миледи, что вы наделали?

— Я стараюсь угодить вам, Кит, — ответила она. Это было уже слишком для солдата.

— Вы думаете угодить мне, соединив макбейновский плед с моим? Как вы можете считать… как вы можете полагать, что я…

Он просто захлебывался словами. Она молила Бога, чтобы и это происходило от удивления, а не от негодования.

— Вы ведь знаете, Кит, что я постоянно путаю дни. Вы же заметили этот мой изъян, не так ли?

— Изъян?

— Да, мою плохую память, — пояснила она. — Подите сядьте возле меня, Кит, и я как следует объясню вам причины моего необычного поступка. Колум, займите место Кита за другим столом.

Джоанна бросала на мужа тревожные взгляды. Он не выказывал никакой реакции на происходящее. Пока…

— Габриэль, вы собираетесь садиться? — окликнула она мужа и одновременно вцепилась в руку отца Мак-Кечни мертвой хваткой. Он тихонько похлопал ее по ладони, чтобы она выпустила его.

— Где бы вы хотели посадить меня, дитя мое?

— Слева от Габриэля. Напротив меня. Вам так будет легче совершить надо мной последние обряды, если в них возникнет необходимость, — прошептала она.

— Так вы забыли, какой сегодня день, и по этой причине надели оба пледа? — пожелал выяснить Линдзи.

— Здесь только один плед, — пояснила Джоанна. — Я разрезала каждый из пледов посередине, а затем сшила половинки вместе. Получился один. Цвета подошли просто замечательно.

Джоанна добралась до своего места и повернулась к Габриэлю. Он все еще стоял, прислонясь к стене, и молча смотрел на жену.

Это заставило ее волноваться еще сильнее.

— Габриэль!

Он не ответил ей. Но она не могла больше ждать.

— Пожалуйста, скажите мне, Габриэль, что вы думаете об этой перемене! — попросила она.

Он внезапно оторвался от стены. Его голос был суров, когда он произнес:

— Я очень недоволен.

Она уставилась в стол, стараясь скрыть свою обиду и разочарование. Она так надеялась на его поддержку. Его неудовольствие совершенно поразило ее.

Джоанна услышала громкое одобрительное ворчание кого-то из солдат, но не подняла глаз, чтобы узнать, кто был ее противником. |

Габриэль подошел к столу. Он приподнял за подбородок ее голову, а затем сказал, обняв жену за плечи:

— Я сам должен был придумать это, Джоанна. Она не сразу поняла, что ведь он одобряет ее.

— Вы куда умнее меня, — закончил он.

Она хотела сказать ему «спасибо» за похвалу, но не смогла. Из глаз ее брызнули слезы.

Все с криком повскакивали с мест. Кит стал упрекать Колума, что его грубый вопрос по поводу пледа их госпожи расстроил ее. Колум, в свою очередь, настаивал на том, что постоянные наскоки Кита были истинной причиной слез леди Джоанны.

Казалось, лишь один Габриэль не был взволнован слезами своей жены. Он велел ей сесть, а затем встал позади нее. Он положил руки ей на плечи и устремил все свое внимание на солдат.

— Моя жена, надев оба пледа, открыла мне глаза. Только сейчас я понял, какой длинный путь прошла Джоанна, чтобы угодить всем вам. Ей постоянно указывали, какой плед следует носить, на каком стуле сидеть, с кем гулять и прочее… А она всегда только и делала, что любезно старалась угодить вам. С того дня, как она приехала сюда, она приняла в свое сердце вас всех — и маклоринцев, и макбейнцев. Она дарила и Колума, и Кита одинаковой учтивостью и вниманием. Она подарила всем вам свои любовь и доверие. А в благодарность видела только ваше недовольство и ваше пренебрежение. Некоторые называли ее Трусишкой… И все же она не пришла ко мне ни с единой жалобой. Она переносила это унижение молча, а это доказывает, что она куда больше умеет понимать и прощать, чем умел когда-нибудь я.

Молчание царило в зале. Габриэль сжал плечи жены и продолжил:

— Да, она была чертовски добра к вам, — повторил он. — Да и я тоже. — Теперь его голос стал суровым. — Я старался быть терпеливым с вами. Но я понял, что это чертовски тягостно, ибо на самом деле я вовсе не терпеливый человек. С меня достаточно ваших ссор и разногласий! Достаточно их и для моей жены. С этого момента мы все объединены в один клан! Вы признали меня своим лаэрдом. Теперь вы должны признать и друг друга. Тем из вас, кто не может сделать этого, я даю разрешение оставить нас с рассветом.

Снова молчание воцарилось в заде. Наконец Линдзи шагнул вперед:

— Но, милорд, какой же плед мы будем носить?

— Вы поклялись в преданности мне, а я — Мак-Бейн. Вы будете носить мои цвета.

— Но ваш отец был маклоринец, — напомнил лаэрду Кит.

Габриэль, нахмурившись, посмотрел на командира своих воинов.

— Он не признал меня и не дал мне своего имени, — ответил он. — Я тоже не признаю его. Я Мак-Бейн. Если вы последуете за мной, вы будете носить мои цвета.

Кит кивнул:

— Я повсюду последую за вами, милорд.

— И я тоже, милорд, — вырвалось у Линдзи. — Но мне хотелось бы знать, что нам делать с маклоринскими пледами.

Габриэль хотел было предложить сжечь это тряпье, но затем передумал.

— Эти пледы принадлежат вашему прошлому, — произнес он. — Вы передадите их своим детям вместе с рассказами о своей истории. Макбейновские пледы, которые вы наденете завтра, символизируют начало вашей будущей жизни. Объединившись, мы станем непобедимыми!

Тревожное напряжение, царившее в зале, было сметено последним замечанием лаэрда и сменилось громкими одобрительными криками.