Добыча золотого орла
Шрифт:
Воины, по отделениям, стали подходить к штабным писцам и тянуть жребий. Рядом с каждым писцом стояли по двое легионеров Первой когорты: один светил над горшком факелом, чтобы было ясно видно, какой кому выпал жребий, а задачей второго было конвоировать тех, кому не повезло. Катон повернулся к своим солдатам:
– Первое отделение, вперед!
Восемь человек подошли к писцу. Он поднял горшок на уровень глаз, так, чтобы невозможно было туда заглянуть, и первый легионер запустил руку внутрь. Слышно было, как стучат по донышку его дрожащие пальцы.
– Тащи быстрее! – рявкнул легионер, державший факел.
Бедняга
– Белый! – провозгласил писец, и солдат, дрожа от облегчения, поспешил вернуться в строй центурии.
– Белый! – объявил писец и второму бойцу.
– Черный!
Третий солдат, оцепенев, уставился на свою ладонь, как будто кружок под его взглядом мог сменить цвет и сделаться белым.
– Пошел, пошел! – Легионер схватил его за руку и толкнул в направлении караула, стоявшего за спиной старшего трибуна. – Туда. Шевелись.
Спотыкаясь, как пьяный, солдат поплелся прочь от своих товарищей, потом оглянулся через плечо и встретился взглядом с Катоном. Его глаза были полны отчаяния и молили о помощи, но Катон ничего не мог сделать. Он лишь беспомощно покачал головой и отвел взгляд.
Процедура продолжилась. Обреченных отгоняли в сторону; те, кому повезло, возвращались в строй. Катон видел, как Максимий, когда подошла его очередь, вытащил белый кружок и вернулся на место, унося его с собой как счастливый талисман. Возможно, это был знак и для него, подумал Катон и повернулся к своему оптиону:
– Ну, давай, Фигул. Будем тянуть жребий со следующим отделением.
Двое из восьми солдат пред ними вытащили черные метки, и Катон мигом подсчитал, что в горшке остался только один роковой кружок. Один черный на двадцать шесть белых, совсем неплохое соотношение. При этой мысли он даже воспрянул духом, хотя тут же устыдился этого, ибо его шансы улучшились благодаря тем несчастным, которым не повезло раньше.
Настала очередь Фигула. Громадный галл подошел к горшку, но замешкался.
– Шевелись, – тихо буркнул легионер с факелом. – Нечего показывать другим, что ты трусишь.
– Я не трушу! – возмутился Фигул. – Вовсе не трушу, ублюдок!
Он сделал шаг вперед, запустил руку в горшок, схватил первый попавшийся кружок и вынул.
– Белый! – объявил писец и повернулся к Катону.
Сердце юноши колотилось, он весь похолодел, в ушах стучала кровь: воздух, соприкасавшийся с кожей, казался ему ледяным, хотя ночь стояла теплая. Писец кивком указал ему на горшок.
– Командир?
– Да, конечно.
Слова эти сорвались с его губ и прозвучали спокойно, словно их произнес кто-то другой. Сам Катон больше всего на свете хотел оказаться подальше от этого проклятого горшка, но вдруг оказалось, что он стоит возле него. Его рука поднялась над ободом и погрузилась внутрь. Катон заметил тоненькую трещину, сбегавшую вниз от маленького скола на ободе. «С чего это горшок треснул?» – ни с того ни с сего вдруг подумалось ему. Потом кончики его пальцев коснулись маленькой кучки деревянных жетонов, оставшихся на дне, и рука непроизвольно отдернулась. Стиснув зубы, Катон усилием воли заставил пальцы сомкнуться вокруг одного из деревянных кружочков и, глядя в глаза писцу, разжал кулак.
Тот взглянул на ладонь молодого
– Черный!
Глава 19
Секретарь императора покинул армию на рассвете, отбыв в сопровождении пары своих телохранителей и четырех полностью укомплектованных отрядов вспомогательной кавалерии. После покушения на его жизнь Нарцисс позаботился о том, чтобы максимально обезопасить путешествие. Побудив командующего к более активным действиям намеками на возможную немилость императора, он собрался исполнить роль благого вестника, принесшего новость о том, что войско Каратака полностью разгромлено. Единственное, что осталось сделать, так это провести зачистку и добить немногих уцелевших. Военный вождь туземцев исчерпал поддержку, которую получал от жителей низин, и теперь в здешних краях вряд ли будут содействовать продолжению борьбы. Целое поколение юных воинов уже было принесено в жертву на алтаре этой войны, и по всей стране родители проливали слезы, поминая сыновей, павших и погребенных вдалеке от дома.
Нарцисс успокаивал себя тем, что пленение или смерть Каратака – это только вопрос времени. Ну а потом останется лишь избавиться от вечно сеющих смуту друидов с их причудливыми верованиями, и завоеванный край можно будет считать полноценной провинцией. На какое-то время это заткнет рты критикам императора.
Растревожив спокойную поверхность реки, конная колонна пересекла брод. Над рекой и над ее берегами висел густой молочный туман.
Всадники переправились через реку, выехали на берег и поскакали по дороге, ведущей к Каллеве. Ныне столица атребатов входила в состав царства, которым управлял покорный Риму Когидубн, и могла считаться безопасным местом для ночлега. Нарцисс улыбнулся. Уж от кого, а от Когидубна неприятностей ждать не приходится. Этот варвар куплен с потрохами и с редкостным энтузиазмом пытается подражать своим хозяевам-римлянам. И все, что для этого потребовалось, это пообещать построить ему дворец на римский манер, как только найдутся свободные деньги.
Проезжая мимо походного лагеря Второго легиона, Нарцисс заметил в стороне сотни людей, сооружающих частокол. Должно быть, Третья когорта, подумал он с легкой, довольной улыбкой. Строгое наказание, выпавшее на долю этих солдат, послужит хорошим примером для всех их соратников в легионах, собравшихся у переправы. И что еще важнее, там, в Риме, оно удовлетворит кабинетных военачальников из сената, которым будет приятно сознавать, что в легионах чтят древние суровые традиции, позволившие создать империю, простирающуюся почти до пределов известного мира.
В стороне, под присмотром караула, сидела небольшая группа солдат со связанными за спиной руками. Когда они подняли глаза на проезжавших мимо всадников, Нарцисс понял, что это обреченные, которым предстоит на следующий день быть забитыми насмерть их же товарищами. Глаза у большинства были пустыми, безжизненными, у некоторых угрюмыми, и Нарцисс вздрогнул, вдруг обнаружив, что смотрит прямо в лицо, некогда хорошо знакомое ему по коридорам императорского дворца. Он натянул поводья и съехал с дороги, дав знак эскорту следовать за ним. Телохранители молча ехали по обе стороны от грека, чуть позади.