Добыча золотого орла
Шрифт:
– Звучит убедительно. Я согласен с тем, что у вас вряд ли была возможность защитить брод лучше. Но почему вы отступили до того, как к переправе подошла остальная когорта? Твой отряд понес тяжелые потери?
– Никак нет, командир.
– Вас обошли с флангов, угрожая окружением?
– Никак нет, командир.
– Так почему же вы прекратили обороняться и отошли? Очевидно, на то были веские основания?
Макрон выглядел удивленным.
– Да, разумеется, командир.
– Излагай.
– Во время второй атаки противнику удалось разрушить часть нашего заграждения, и он готовился
– «Черепаха»? – Плавт насмешливо улыбнулся. – Ты утверждаешь, что они построились «черепахой»?
– Так точно, командир. И сделали это достаточно умело.
– О, уверен, так оно и было, центурион. Настолько умело, что сумели обратить тебя в бегство.
– Я не бежал, командир, – резко возразил Макрон. – Никогда не бегал и не побегу.
– А что же ты в таком случае сделал?
– Кажется, в наставлениях такой маневр именуется «отступлением с боем».
– Хм… мы об этом подумаем… – Командующий Плавт бросил взгляд на свои заметки. – А пока перейдем к последнему пункту. Центурион Максимий, готов ли ты утверждать, что твои бойцы защищали берег реки настолько стойко и доблестно, насколько это предписывал им долг?
– Честно говоря, нет, командир. Легионеры валились с ног от усталости. Последнюю милю перед бродом мы преодолели бегом и прямо с марша бросились в бой, не успев даже отдышаться. Люди были вымотаны до предела, а когда они увидели, какое множество врагов собралось на том берегу, намереваясь напасть на нас…
– Ну?
Максимий опустил глаза и поглядел на носки своих сапог.
– Думаю, командир, они испугались, поскольку не были готовы сразиться с таким множеством варваров. Поэтому мы отступили от берега и стали дожидаться подкрепления. У меня не было выбора. Нет смысла бросать когорту в бой, если она к нему не готова. – Он посмотрел на командующего с вызовом. – В любой другой день…
– Центурион, – прервал его Плавт. – Ни о каком другом дне речи не идет. И одного этого хватит с избытком. Ты и твои бойцы продемонстрировали полное несоответствие высоким требованиям, какие налагает звание легионера.
Прежде чем вынести заключительное суждение, командующий выдержал паузу, и не просто ради дешевого театрального эффекта. Он хотел, чтобы эти люди пережили несколько мгновений настоящего ужаса в ожидании решения их участи.
– Третья когорта лишается права на пребывание в лагере на шесть месяцев. Со знамен всех центурий будут удалены награды и знаки отличия, начисление выплат приостановлено, рацион ограничен ячменем и водой. Приговор вступает в силу немедленно.
Несмотря на полугодовую перспективу тяжкого, полуголодного существования, самым сильным чувством, которое испытал Катон, был стыд. Каждому подразделению в армии станет известно, что он, вместе с прочими бойцами и командирами когорты, пренебрег своим долгом. Куда бы они ни направились, им придется маршировать под оголенными штандартами, знаками бесчестья. Тень
Командующий сложил свои таблички и уже собирался встать, когда Нарцисс вдруг подался к нему и положил руку на его плечо:
– Один момент, командующий.
– В чем дело?
Нарцисс склонился поближе и заговорил так тихо, что слышать его мог только Плавт. В шатре воцарилась неестественная тишина: все затаили дыхание и напрягли слух, пытаясь уловить хотя бы одно слово. Несколько мгновений Плавт внимательно слушал, потом на его лице появилось выражение ужаса, и он покачал головой. Нарцисс заговорил еще более настойчиво, тыча в направлении командующего пальцем, чтобы подчеркнуть важность сказанного. Спустя некоторое время командующий, по-видимому, уступил и мрачно кивнул, после чего повернулся к Веспасиану и что-то шепнул. Поджав губы, Веспасиан уставил взгляд на командиров Третьей когорты.
Командующий Плавт откинулся назад, сложил руки на груди и обратился к собравшимся в шатре:
– В силу серьезности вины пренебрегшей своим долгом Третьей когорты, а также в назидание всей армии, служащей в этой провинции и за ее пределами, приговор дополняется указом о децимации. Жеребьевка по центуриям будет проведена немедленно. Казнь состоится послезавтра на рассвете, на глазах у представителей всех легионов. Трибун! Отведи этих командиров к их подразделениям.
Когда центурионы покидали шатер, Катон непроизвольно отмечал выражение их лиц. Максимий смотрел себе под ноги, не решаясь встретиться ни с кем взглядом. Лицо Туллия сделалось пепельно-бледным. Макрон был в ярости и, проходя мимо Катона, слегка покачал головой в знак горького негодования. Феликс и Антоний выглядели ошеломленными. Наконец дошла очередь и до самого Катона. Он двинулся к выходу за остальными, чувствуя странное онемение, словно жестокая окружающая действительность вдруг сделалась смутной и отдаленной.
Децимация. До сих пор он только слышал об этом самом страшном из наказаний, которому мог подвергнуться личный состав легионов в походных условиях. Одного человека из десяти, выбранного по жребию, предстояло забить до смерти его же товарищам. Молодой центурион с трудом боролся с тошнотой, порожденной ужасом.
Вернувшись к подразделениям, командиры встали каждый перед своей центурией и молча, в колеблющемся красном свете факелов, ждали, пока из штабного шатра не вышли шестеро писцов с простыми самнитскими глиняными горшками в руках и разделились по центуриям Третьей когорты. Когда писцы заняли свои места, трибун Плиний выступил вперед.
– Каждому бойцу из каждой центурии предстоит тянуть жребий: он должен будет вслепую вынуть из горшка жетон. Вытянувший белый жетон возвращается в строй. Тех, кто вытащит черный жетон, будут под конвоем отводить в сторону.
Стон отчаяния прокатился по рядам легионеров, понявших, сколь жестокое наказание обрушилось на Третью когорту.
– Молчать! – рявкнул старший трибун. – Ни звука, когда говорит командир! – Он окинул злобным взглядом выстроившихся перед ним, устрашенных людей и скомандовал: – Начать жеребьевку!