Добыча
Шрифт:
Сисси резко отодвигается, на ее лице отражается ужас. Она вцепляется в край скамейки, я вижу, как белеют суставы ее пальцев. Сисси смотрит на запертую за стеклом девушку. Девушку-закатника. Я шепчу про себя это слово. Закатник.
Что оно тут делает? Как оно сюда попало?
Эпаф переламывает свой химический фонарь. Его неожиданно посерьезневшее лицо становится ярко-зеленым. Он вскакивает на ноги и со всей силы кидает фонарь вперед, попадая прямо в середину стекла. Эпаф гордо вскидывает руку, а потом замечает в моих неожиданно ослабевших руках целый фонарь. Он выхватывает его, ломает и с криком бросает вперед. Фонарь ударяется о стену прямо перед лицом девушки. Но она не мигает. Она смотрит на нас. На меня.
У нас за спинами все сидят тихо. Группа маленьких детей ни издает ни звука.
Эпаф наконец садится.
— Погодите, посмотрите, что будет дальше, — говорит он, тяжело дыша.
По центральному проходу стучат подошвы ботинок. Учительница спускается вниз, держа в руках плотно закрытую пластиковую банку, до краев полную какой-то темной жидкости. Девушка-закатник неожиданно застывает, хищно сгорбившись и не сводя с банки глаз.
— Мы никогда не должны об этом забывать, никогда не должны переставать бояться, — шепчет учительница, — неутолимого голода и неугасимой жажды, с которой закатники желают нашей плоти и крови. Смотрите и учитесь, дети.
Учительница встает перед крохотной стеклянной дверцей, такой маленькой, что в нее вряд ли бы пролез и кулак. Она ждет. Закатница, как будто с ней договорились заранее, отходит к дальней стороне камеры, не отрывая взгляда от банки. Учительница ждет, пока та опустится на четвереньки, а потом ставит банку в отверстие и задвигает защелку, открывая дверцу с внутренней стороны. В то же мгновение закатница вскакивает и несется к банке. Она не останавливается, врезаясь в стену с силой, которой хватило бы, чтобы устроить сотрясение мозга дюжине людей. Падая, она тянется к банке — всеми конечностями одновременно, как если бы ее руки и ноги были соперничающими существами.
Маленькая девочка сзади меня издает крик. Затем раздается еще один крик, смешанный с рыданиями, и скоро весь ряд школьников начинает всхлипывать.
Закатница зубами срывает крышку с банки и опрокидывает содержимое в рот. Спустя несколько секунд с кровью покончено, и закатница слизывает оставшиеся в уголках рта капли. Она снова смотрит на меня. Ее глаза наполняются странной тоской, лицо меняется, будто ей стыдно. Она разворачивается и уходит в дальний угол — единственное в камере место, где есть способная спрятать ее тень.
— А это была всего лишь свиная кровь, — шепчет учительница под аккомпанемент детских всхлипов. — В тех редких случаях, когда этой твари достается человеческая кровь, она ведет себя совсем как сумасшедшая.
Человеческая кровь?Я холодею от пришедшей в голову мысли.
Учительница подходит к тому месту, где спряталась закатница, переламывает еще один фонарь и подносит поближе к стеклу.
— Видите, как ее беспокоит химический свет, — говорит она, указывая, как закатница отползает в угол и заслоняет руками глаза. — Закатники боятся любого света, какой мы знаем. Они прячутся даже от света полной луны.
— Как вы ее заполучили? — напряженным голосом произносит Сисси.
— Никаких вопросов, — отвечает учительница. — Мы не задаем вопросов в Доме Пустоши.
— Почему?
Пауза.
— Потому что так не делается.
На этот раз говорит не учительница. Голос мужской. Это старейшина. Он стоит у дверей, спрятавшись в тени.
— Я просто хочу спросить…
— Продолжай, — старейшина резко приказывает учительнице.
Эпаф наклоняется к Сесси.
— Теперь будет самое интересное, — возбужденно шепчет он.
Другая учительница спускается вниз по проходу, неся большой холщовый мешок, с которого капает кровь. Она подходит к боковой стене стеклянной камеры, к двери, которую я только заметил. На то есть причины, ее едва видно, это просто четырехугольный контур, прочерченный на стекле, с узкой металлической ручкой снаружи. Рядом с ручкой, тоже снаружи, электронный замок.
Я вскакиваю с места:
— Нет! Скажите, что вы не собираетесь открывать эту дверь.
Учительница на секунду отвлекается от мешка:
— Разумеется, нет. Не говори глупостей.
Она тащит мешок дальше.
— Эта дверь вообще работает? — спрашиваю я.
— Что? — спрашивает учительница, тяжело дыша от напряжения.
— Эта дверь. И клавиатура.
— Она надежная, не переживай. Она всегда заперта. Только старейшины высшего ранга знают комбинацию.
— Для чего она? Это не слишком рискованно?
— Никаких вопросов! — голос старейшины гремит, как захлопнутая дверь.
Учительница оттаскивает мешок в дальний угол. Закатница, наблюдая за ней, склоняет набок голову и бросается к крохотному квадратному бассейну на земле, прямо у края стекла. Я его раньше не замечал. Поверхность воды в бассейне гладкая, как зеркало, стороны его не длиннее трех футов. Закатница останавливается рядом, роняя в воду грязь, по поверхности расходятся круги.
— Закатники обожают человеческое мясо, — говорит учительница, — но с жадностью пожирают и любое другое. Сегодня мы принесли свинину.
В этот момент я вижу еще один бассейн. На этот раз снаружи, у ног учительницы. Он такого же размера, как и тот, внутри. Они кажутся идеальными зеркальными отражениями друг друга. Учительница поднимает мешок прямо над этим бассейном и с плеском роняет его. К моему удивлению, он исчезает полностью, прежде чем всплыть обратно, как пробка.
— Этот колодец, — поясняет учительница Сисси и мне, — имеет форму подковы. Одна вертикальная шахта спускается с этой стороны, другая внутри. Шахты очень узкие, глубиной несколько метров. Внизу они соединяются, а на поверхность выходят, как видите, здесь, у моих ног и, — она заглядывает внутрь, — у ног закатника. Колодец полностью заполнен водой. Закатники не умеют плавать — эти безмозглые создания способны утонуть в луже, — поэтому колодец абсолютно безопасен. На самом деле, они так боятся воды, что многие говорят, будто этот колодец — самая безопасная часть камеры. По-моему, это совершенно гениальное решение, простое и блестящее. Оно позволяет нам скармливать закатнику крупные куски — как эта свинина, к примеру, — которые не пролезают в маленькую дверцу.