Добыча
Шрифт:
Я останавливаюсь. Смотрю на шрамы. Понимаю, что это. Понимаю, что сделали с девушками.
Их заклеймили.
Девушка ловит мой взгляд и быстро опускает рукав, чтобы прикрыть шрам. Но только левый, правый все еще закатан выше локтя. Но на правой руке тоже есть метка. На этот раз не шрам от ожога, а странная татуировка:
— Как тебя зовут, — спрашиваю я.
Она вздрагивает от звука моего голоса и застывает как вкопанная. Все остальные тоже застывают.
— Доброе утро, господин, — говорит она, улыбаясь в землю. Ее голос слабеет от страха.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я так мягко, как только могу.
— Нам не положено говорить с тобой, — отвечает она, нахмурясь.
— Почему нет? — я стараюсь говорить спокойно и уверенно. — Только твое имя. И все. Как тебя зовут?
— Дебби, — бормочет она, помолчав.
— Дебби, — повторяю я, и она подпрыгивает, услышав свое имя от меня, — что это?
Она поднимает глаза и видит, что я указываю на татуировку.
— Это моя Метка Отличия, — отвечает Дебби, опустив глаза.
— Что такое Метка Отличия? — спрашиваю я.
Но она не отвечает. Выбившиеся из прически пряди волос дрожат на ветру.
— Что такое? — спрашиваю я. — Почему ты не…
— Оставь ее в покое.
Все пораженно охают и опускают голову еще ниже. За исключением девушки, которая это сказала. Она смотрит прямо на меня. Я вижу в ее глазах страх. Но за страхом есть что-то еще. Что-то твердое, как камень, несгибаемое. Но только на мгновение. Затем она опускает голову и смотрит на землю.
Я пристально смотрю на эту девушку. Она самая высокая в группе, но и самая худая. Ее нос и щеки покрыты россыпью веснушек. Но не это в ней самое заметное, а левое предплечье. Там четыре крестообразные метки. Жестокие уродливые метки, будто металлические инструменты вспахали ее кожу.
Потом она снова поднимает глаза и встречает мой взгляд. Без застенчивости. Без стыда.
Вместо этого я замечаю робкую, несмелую искорку… надежды.
— Что это? — спрашиваю я, указывая на метки.
— Их называют Отметками Взыскания.
Я смотрю на ее правую руку. Кожа чистая, нет никаких татуировок в форме улыбающихся лиц.
— Почему у тебя эти… Отметки Взыскания?Что они значат?
— Пожалуйста, — все, что отвечает она. Тихо, но твердо.
— Что?
— Если я отвечу, — говорит она, — я нарушу Правила. А если я нарушу Правила, то их нарушим мы все. Так гласят Предписания. Виновны как соучастники.Нас всех накажут, не только меня, — она опять поднимает на меня взгляд, в котором читается мольба. — А некоторым из нас дорого обойдется еще одно взыскание, — она понижает голос. — Так что, пожалуйста, пожалуйста, оставь нас в покое. Дай нам заниматься своими делами.
Я отступаю на шаг, не очень понимая, что делать дальше. Она идет вперед.
— Идемте, девочки, — говорит она, и все выходят на деревянные мостки, их шаги гулко отдаются по дереву.
Я возвращаюсь на дорогу, ничего не понимая. У меня в голове куча не до конца сформулированных вопросов, на которые я вряд ли получу ответ. Яркие цвета деревни приветствуют меня: цветастые платья девушек, идущих по дороге, ярко-красные пятна кирпичных труб, кричащие желтые оконные рамы. Прежде чем свернуть, я смотрю обратно на мостки. Все девушки опустились на колени, вытягивают одежду из своих корзин и трут в реке. Только девушка с веснушками все еще стоит. Она повернула голову набок, но я знаю, что она внимательно следит за мной. Наконец она тоже склоняется над стиркой.
Все утро я хожу по деревне, делая вид, что просто прогуливаюсь. На самом деле я во все глаза ищу… Не знаю, что-то. Что угодно, что выглядит странно. Но везде все одинаково — группы девушек, приступающих к дневной работе. Они тащат мешки с мукой на кухню, присматривают за играющими детьми на детской площадке, сколачивают мебель в столярной мастерской, несут молоко в ясли — к рядам младенцев, вопящих в своих колыбельках. Когда мои ноги устают, я сажусь на площади и со скамейки наблюдаю за жизнью деревни. Греясь на солнце, я иногда слышу клекот низко пролетающих орлов, галдеж детей, звон посуды, доносящийся из кухни. Легко позволить этому спокойному ритму захватить тебя, поддаться этим теплым цветам, этим сладким ароматам, доносящимся из кухни. Я почти начинаю понимать, каким образом Эпаф и другие ребята позволили себя одурачить.
Я возвращаюсь мыслями к отцу. Сколько раз он ступал на каждый из камней у меня под ногами? Сколько раз брался за дверные ручки, которые я поворачиваю? Держал ли он в руке вилку, которой я ем? Его следы повсюду, хоть и не видны. Я чувствую его присутствие здесь, чувствую, что он смотрит на меня и как будто пытается что-то сказать.
К тому моменту как Сисси меня находит, я чувствую себя сонным и, несмотря на все, почти довольным жизнью. Она напряжена и садится рядом со мной прямая, как будто проглотила аршин.
— Я не могу найти ребят, — раздраженно говорит она.
— Ты проверяла в обеденном зале? — сонно бормочу я. — Это место, где вполне вероятно обнаружить Бена.
— Нет его там, — вздыхает она. — И так все время. Каждый день они куда-то пропадают, обнаружив что-нибудь интересное в одном из уголков деревни. Я не успеваю за ними, Джин. Кажется, я их теряю.
— С ними все в порядке.
— Я знаю, — отвечает она. И добавляет тише: — Точно? А с нами?
Я выпрямляюсь и моргаю, чтобы прогнать сон:
— Надо спросить у кого-нибудь, где они.
Сисси фыркает:
— Удачи. Девушки мне ни на один вопрос не ответили. Они на меня даже не смотрят. Разве что бросают злобные взгляды, когда думают, что я не вижу. Вероятно, из-за того, что я нарушаю очередное их драгоценное Правило.
В этот момент мы слышим возбужденный крик Эпафа. Его тощий силуэт появляется на дороге.
— Сисси! Ты должна это видеть Ты просто должна это видеть! — он останавливается рядом с нами, подняв облако пыли.