Дочь Эхнатона
Шрифт:
Она проснулась внезапно, словно ее разбудили. Но кто мог ее разбудить? Во всей громадной стране не было человека, который осмелился бы потревожить ее покой. Ведь она была земной богиней, точно так же, как земным богом был ее муж, великий и могущественный правитель Египта фараон Тутанхамон.
Ее разбудили солнечные лучи. Они пробрались меж зеленых ветвей мандрагоры, осветили красочные росписи стен и величественные скульптуры царских покоев.
Когда они заиграли на спинке золотого ложа, нежный и теплый луч коснулся сомкнутых ресниц юной красавицы.
Она открыла
Это кресло оказалось здесь совсем неожиданно, хотя она давно ждала его и много раз справлялась, скоро ли закончит свою работу художник. Она вскочила, сунула ноги в легкие, из тонкой позолоченной кожи сандалии, подбежала к креслу и радостно рассмеялась.
Все, о чем она просила, было сделано даже лучше и красивей. Она опустилась на ковер из шкур молоденьких леопардов и, сидя на корточках, стала рассматривать кожаную спинку кресла, украшенную золотым тиснением и цветной инкрустацией.
– Поистине он маг и волшебник! – воскликнула она, касаясь пальцами изображения. – Как он сумел это сделать? Как запомнил наши лица? Он сделал их так, словно каждый из нас глядится в серебряное зеркало!
Изображение на спинке кресла казалось ей живой картиной, сонной по волшебству. Она с восхищением рассматривала ее, продолжая размышлять:
«Когда мой великий, мой всесильный господин, мой божественный фараон увидит это кресло, в глазах его появится смешинка. Он возьмет в свои руки мои ладони, прижмет их к груди и скажет: „О госпожа моего сердца! Ты так добра и так умна… Если бы ты умела читать мои мысли, ты не смогла бы придумать более великолепного подарка. Я отлично помню тот день, когда меня покинул тяжкий недуг и ты пришла ко мне с драгоценным бальзамом. Это был счастливейший день моей жизни. Как хорошо, что ты запечатлела его на этом кресле!“
Она поднялась, подбежала к открытой террасе и, протянув руки к зеленым ветвям, воскликнула:
– Какое веселое, какое радостное сегодня утро! Может быть, этому помогло священное дерево мандрагоры? Жрица говорит, что оно способствует исполнению замыслов, – как не поверить?
Она снова стала рассматривать кресло.
Поразительно!
Художник так верно изобразил ее рядом с царственным мужем в тот памятный день.
Прекрасный, как само солнце, Тутанхамон сидел на своем троне в царском одеянии, а она смазывала ему плечо чудодейственным бальзамом, привезенным из страны Пунт.
Она видела сейчас доброе и благородное лицо своего господина. Оно показалось ей восхитительным именно потому, что было совсем таким, как в ту пору, после болезни, немного печальным, но приветливым и ласковым.
Лицо его не было здесь таким серьезным и суровым, каким оно бывало в те дни, когда он принимал иноземных послов и полководцев своей великой страны. Здесь он был таким, каким она видела своего господина только наедине. И как это было приятно сейчас!
Вначале он нарисовал все это на листке папируса, показал ей, и, когда ей понравилось, он сказал, что перенесет все это на спинку кресла. Художник работал втайне от великого господина, и теперь она удивит фараона этим дорогим и редким подарком. Сейчас она позовет своих слуг и прикажет отнести это кресло в покои фараона. Как хорошо, что оно уже сделано!
За высокой резной дверью служанки и невольницы чутко прислушивались к звукам, доносящимся из священных покоев царицы. Великая госпожа сделала лишь один хлопок. Мгновенно распахнулись двери, и у ног ее распростерлись черные, желтые, белые рабыни. Каждая находила на ковре след крошечной сандалии и, целуя его, долго еще стояла, склонившись, пока госпожа не дала знать, что можно подняться.
Старая Тии, глава всех церемоний во дворце царицы, низко склонилась перед великой госпожой, но тут же гордо вскинула свою когда-то красивую голову, услышав желание царицы остаться одной.
– Как я могу покинуть тебя, моя божественная госпожа? – сказала Тии, целуя кончик сандалии своей повелительницы. – Я буду сопровождать тебя повсюду…
– Нет! – возразила царица. – Со мной останется только Черный Лотос. Мне никто больше не нужен. Пусть уйдут носители опахала, пусть оставят меня хранительницы одежды и драгоценностей, и ты, почтенная Тии, оставь меня. Сегодня не будет церемоний в моем дворце. Я уйду к моему великому господину.
Старая Тии попятилась к дверям, вытесняя из покоев царицы пеструю толпу прислужниц. У ног великой госпожи осталась лишь одна невольница. Молодая, стройная женщина в желтом легком покрывале и в самом деле походила на редкий экзотический цветок. И хотя на всем свете не было черных лотосов, это имя удивительно подходило ей. Она распростерлась у ног великой госпожи и, протянув царице свои тонкие смуглые руки, благодарила за высочайшее доверие. Они подошли к прохладному бассейну, где уже были приготовлена разные умащения и свертки мягкого белого полотна.
Пока госпожа плескалась в благовонной воде, пока Черный Лотос умащала ее бальзамом, они вели неторопливый разговор.
– Тебе понравилось золотое кресло, Черный Лотос? – спросила госпожа. – Ты успела его рассмотреть?
– Я видела его много раз, великая госпожа, повелительница всех земель. Ведь художник, сделавший это кресло, – мой муж.
– Твой муж? И ты утаила это от своей госпожи? – рассмеялась царица. Она была в добром настроении и нисколько не рассердилась на свою невольницу. Однако госпожа не могла сдержаться, чтобы не укорить невольницу: – Почему же ты не сказала мне о том, что у тебя есть муж, да еще такой искусный художник? И как случилось, что свободный египтянин женился на рабыне?