Дочь княжеская. Книга 4
Шрифт:
Чья бы корова мычала! Старые! Сама-то когда пятое столетие разменяла? Но вслух Хрийз ничего не сказала.
— Секрет, — требовательно сказала Мила.
— Секрет, — согласилась Хрийз.
? сама подумала, чтo секрет очень скоро перестанет таковым быть. Оба не дети. Прятаться по углам не станут. Просто сейчас им нужно время понять, как с этим быть дальше.
Стихия Жизни вернулась в Третий мир. Потерянные Земли не захотят больше дарить огонь и кровь.
Работы впереди ещё — закачаешься, конца и края не видать. Но — в мир вернулась Жизнь…
Девнарша Рахсима Хрийз встретила на вечерней прогулке с Громом. Отцовский фамильяр грустил без своего человека по-прежнему. Его надо было шевелить, тормошить, тащить на прогулку. Он соглашался очень неохотно, и с каждым днём всё больше и больше проваливался в глубокую яму жесточайшей депрессии. У фамильяров, оказывается, тоже могли возникать депрессии, кто бы мог подумать…
Разлука с человеком сказывалась на них очень сильно.
Умер старый князь или просто утрачен с ним ментальный контакт его фамильяра, сказать было невозможно. Поиски схронов Лае, вроде того, где бывший учитель устроил ловушку на княжескую дочь, продолжались. Нашли ещё один, с костомарами и аккуратно разложенными по ящичкам артефактами с заточёнными в них душами. Живых там не было. Среди пленённых душ Бранислава Сирень-Каменногорского не было. И в Потерянных Землях его не было тоже.
Хрийз оставалось только ждать, ждать и надеяться, надеяться и ждать. И какое же это противное дело, ждать! Кто-то суетится и бегает, решает все вопросы, ведёт поиски, а ты ждёшь, ждёшь, ждёшь вестей. А вестей всё нет и нет, нет и нет.
Невыносимо!
Девнарш Рахсим не стал вываливаться из невидимого портала прямо под носом, как раньше. Он подождал гуляющих на тропинке, у поворота, где лежал большой камень. Камень когда-то притащил сюда ледник, потом лёд растаял, потом парковые дизайнеры решили камень не трогать, и даже не отделывать его. Оставили как есть, и теперь по его бокам тянулся к солнцу синий, с зеркальной полосой по краю лепестков, вьюнок.
Хрийз не стала дёргаться, или, хуже того, разворачивать Грома и удирать. Неспешным шагом подошла ближе, спрыгнула из седла. Теперь она могла всё! Бегать, прыгать, скакать верхом, влезать на самые высокие скалы. За скалу, правда, отругала Лилар — уши до сих пор горели, стоило только вспомнить ту ледяную нотацию. Шею свернуть, упав с такой высоты, много ума не надо. Опять хочется в постели лежать с переломами? Или, ещё хлеще, снова на Грань отправиться.
На Грань Хрийз не хотела, потому пообещала, что лазить по скалам больше не будет.
Но как же это было здорово! Вверх и вверх, легко, как ящерица, и послушное тело отзывается на каждое желание, и нет больше боли, никакой боли больше нет! А с вершины горы открывается тако-ой вид… Ну, на запад и юго-запад, на море и гавань Сосновой Бухты — само собой. А на север. Бесконечные, шагающие за горизонт вершины, покрытые снежными шапками, величественные и великолепные. На иных из них висели, зацепившись брюхом, облака уходящего циклона. Из ущелий поднимался прозрачный туман. И как же хотелось обернуться птицей и полететь туда, отмеряя километр за километром, в чистый горный пронизанный солнцем воздух. Но тут явилась через портал Лилар, ухватила, образно выражаясь, за ухо, и потащила вниз, к бренному земному бытию.
Обидно. Но, наверное, справедливо…
— Ясного вам дня, ваша светлость, — вежливо сказал младший Рахсим.
— И вам, — отозвалась Хрийз, становясь рядом.
— Не передумали замуж выходить? — спросил он, минуя все этапы вежливого протокольного общения.
— Нет, — настороженно ответила Хрийз. — А вы собираетесь…
— Ничего я не собираюсь, — он наклонился, подобрал камешек и пустил его вниз по склону. — Скоро нам уезжать…
— Ещё восьмицы две, — возразила Хрийз.
— Быстро пройдут, — отмахнулся он. — Оглянуться не успеете. Не нашли?
Он имел в виду старого князя, конечно же. Хрийз покачала головой:
— Нет…
— Найдёте…
— Может быть, вы… что-то помните? — осторожно спросила Хрийз.
— Ни пса я не помню, — с досадой признался Рахсим. — Я вообще долго думал, что действую правильно. Полностью по своей воле. Спасибо дяде, никогда бы не понял, что со мной что-тo не так. Но даже когда осознал чужой контроль, то вырваться смог слишком поздно.
Он хорошо говорил на языке Сиреневого Берега. Практически без акцента. Кем была его мать, интересно. Наверняка ведь из людей княжества… или Двестиполья. Поэтому Рахсимам нужен был мир. Они не хотели пожирать собственных детей. А правила Третерумка подразумевали именно это: жизни всех бастардов от женщин покорённых народов принадлежали ближайшей Опоре…
В Потерянных Землях, поняла Хрийз, тоже хватит работы не на одно поколение. Прежде всего, нужно вытравить саму память о том, что ребёнка можно было истязать — и когда-то истязали в массовом порядке, — ради вытягивания магической силы из юной души.
— Не поздно, — сказала Хрийз. — Сколько-то костомар вы всё же убили. И мы смогли продержаться до появления сТруви и Милы. Мерзавца лТопи всё равно бы поймали и за нас бы отомстили, но как-то, знаете ли, хорошо, что мстить не пришлось.
— Это точно, — согласился третич, пиная носком ботинка очередной камушек. — Я подумал просто… если у вас родится дочь…
— Если она вас полюбит, — категорично сказала Хрийз. — Я не хочу распоряжаться еще не рождённым ребёнком по своему усмотрению!