Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник)
Шрифт:
САНСОН. Жако! Но это…
ЖАКО (воодушевленно). Голова! К тому же, вашего знакомца – коменданта Бастилии. (Весело.) Кто это у нас так высоко забрался – поближе к небесам?! (Хохот толпы.)
ДЕМУЛЕН. Народ! Французы! Великая нация! Оковы пали! Мы победили! Свобода, равенство и братство! И одно царство – Разума.
Восторженный рев толпы.
САНСОН. Я бывал в Бастилии. Там сидели шестеро заключенных. Одного из них я должен был казнить, но он оказался сумасшедшим. Второй свое отсидел, но выходить отказался… Я буду часто вспоминать пустую Бастилию, проходя по переполненным революционным тюрьмам. Но тогда этот огромный замок в считанные
Бал не прекращается. Только теперь танцуют простолюдинки вместе с великосветскими красавицами. Выносят столики кафе.
Сансон садится за столик.
САНСОН. Какое счастье – казни прекратились! Город задыхается от свободы и радости! Бульвары полны красавиц-простолюдинок.
Входит Казот. Садится за соседний столик.
САНСОН. Здравствуйте, месье Казот. Вы меня, конечно, не помните…
КАЗОТ. Ну почему же? Вы были с герцогиней де Грамон. У вас особое лицо. Мне оно показалось знакомым…
САНСОН. Вряд ли вам оно знакомо, сударь. Когда я работаю, мое лицо – под маской. Я палач.
КАЗОТ. Так вот в чем дело! Значит, это вас я видел там – под странным сооружением с висящим топором!
САНСОН. То есть, как это – видели, сударь?!
КАЗОТ (не отвечая). Итак, вы палач…
САНСОН. И, поверьте, с гордостью исполняю свою работу… Я подал прошение в Национальное Собрание. Стыдно сказать, но люди только двух профессий лишены у нас гражданских прав – палачи и актеры. Конечно, у нас с актерами имеется что-то общее – мы все выступаем на подмостках… Однако есть решающая разница: польза актеров часто сомнительна, но всегда несомненна польза палачей. И теперь я от имени всех палачей требую уравнять нас в правах с другими гражданами.
МАРКИЗ ДЕ С. (появляется). Браво! Браво, палач!
КАЗОТ. Здравствуйте, маркиз!
МАРКИЗ ДЕ С. Гражданин маркиз… Ваши прорицания, любезный Казот, так испугали тогда герцогиню… Но, как видите, всё обернулось совсем иначе… Как великолепен, радостен революционный Париж! И просто наводнен недорогими красавицами. Вчера, охотясь на гризеток, я наблюдал постреволюционную фантасмагорию мод… Расшитое платье вельможи, рядом – фрак адвоката и нищее сабо простолюдина… И все – братья!
ГОЛОС РЕЖИССЕРА М. Это была нежная революция. Все, как у нас в феврале семнадцатого года… Бархатная революция, спрятавшая свой когти… пока!
МАРКИЗ ДЕ С. (хохочет). Никто теперь не работает, все выступают… Люди счастливо забыли слово «делать» – помнят только «говорить». Выступив на митинге, бегут в оперу-буфф, или в публичный дом, или в революционный клуб… Газеты плодятся, как кролики. И, главное, можно писать обо всем… У меня взяли пьесу, которую вчера объявляли непристойной. Ведь я – пострадавший от «проклятого режима»… Кстати, моя камера в Бастилии находилась в северном крыле – да, да, как раз на этом месте, где мы с вами сейчас пьем вино.
САНСОН. Смею спросить: за что же вы, сударь, сидели в Бастилии?
МАРКИЗ ДЕ С. Был женат. На скучной даме из семьи с восемью веками истории. Средневековые родители не смогли понять смелых экспериментов. Дело в том, дорогой месье палач, что я вовлек в любовные изыскания её родную сестру. И соединил их вместе в кровати, прибавив одну шлюху и одну герцогиню… За это меня и упекли в Бастилию… Хорошо сидим – философ, содомист и палач… Как революционна эта компания!
САНСОН. А что герцогиня? Вы ее видите?
МАРКИЗ ДЕ С. Мой дорогой друг! Зачем мне дореволюционные прелести, когда вокруг столько революционных.
ГОЛОС РЕЖИССЕРА М. Все время шумит толпа… Она хохочет, поет песни… И все время славит вождей Революции – будто кто-то включает и выключает динамик.
В великолепном камзоле со шпагой и в напудренном парике появляется герцог Орлеанский и рядом с ним – принц Лозен.
ТОЛПА (ревет). Да здравствует герцог Равенство! (Овация.) Да здравствует Лозен – бесстрашный генерал Революции! (Овация.)
МАРКИЗ ДЕ С. Какой скучный человек этот герцог… Захотел забрать корону у нашего толстяка…
Появляется Демулен в шляпе, украшенной дубовыми листьями, в обнимку с красавицей Люсиль – она в красном революционном колпаке.
ТОЛПА. Да здравствует Камиль Демулен! Отец штурма Бастилии! (Овация.)
Демулен целует Люсиль.
Оба весело кричат при каждом поцелуе: «Аристократов на фонарь!».
ТОЛПА (подхватывает). Са ира! Са ира! Это пойдет! Это пойдет! [2] Аристократов на фонарь! Да здравствует Камиль Демулен!
2
Са ира – от франц. «Ca ira»; рус. «Ах, [дело] пойдёт!» или Ах, пойдут дела на лад!» – одна из самых знаменитых песен Великой французской революции; до появления «Марсельезы» – неофициальный гимн революционной Франции.
МАРКИЗ ДЕ С. Где историческая справедливость?! Все славят этого уродца, призвавшего народ идти на Бастилию. Но первым, кто позвал народ крушить оплот тирании, был я, маркиз де Сад! За несколько дней до него, когда еще только начинались волнения в Париже, я уже орал из окна камеры: «Круши треклятую Бастилию!» Собралась грозная толпа, но меня оттащили от окна, увезли в сумасшедший дом. А я всегда ждал… жаждал Революцию! Я ее Иоанн Предтеча. И это поймут, когда мои сочинения будут изданы. Сочинения смельчака, открывшего, что жажда насилия – это жажда Революции. Вот тайный смысл человеческой натуры. (Кричит.) Са ира! Это пойдет! Аристократов на фонарь! Род человеческий веселится на свободе, забросив скучные занятия! Школяры в отсутствие учителя…
КАЗОТ (дотоле молчавший). Точнее – овцы в отсутствие пастыря. Все вокруг потопчут, изгадят, а потом сами себя и погубят.
МАРКИЗ ДЕ С. Однако, какова попка… (Бросается вдогонку за прошедшей девушкой.)
САНСОН. Прощайте, месье Казот.
КАЗОТ. Скорее, до свидания, палач! К сожалению.
Действие третье – Плач Казота
КАЗОТ. Они уже пошли – часы революции. Волшебные часы, где минута равна веку. Лавина событий. Но тонущая королевская власть продолжит жить в прежнем неторопливом течении времени. И бедный король не сможет понять, куда исчезло его преданное дворянство, где они – верные вчера солдаты. Он не знает, что все уже волшебно переменилось, ибо за день Революции проходит столетие… Однако глух и слеп не только несчастный король. Слепы и они – наши просвещенные философы, вольнолюбивые аристократы. Ведь народ, который они освободили сегодня, уже завтра возненавидит освободителей. Торопливые часы мчат к невиданной крови. Начнут рушиться авторитеты опыта, таланта, происхождения. На вершины поднимутся исполины, которые при падении окажутся карликами. И топор нависнет над всеми… Горе тебе, Сион! Горе и мне!