Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник)
Шрифт:
КАЗОТ (резко прерывает). Ваш пол, сударыня, не сможет послужить вам защитой. И вас, герцогиня, постигнет та же участь – эшафот!
ГЕРЦОГИНЯ. Да послушайте, господин Казот, что вы такое проповедуете? Что же это будет? Конец света, что ли?
КАЗОТ. Этого я не знаю. Но знаю: вас, герцогиня, со связанными руками повезут на плаху. И вместе с герцогиней – вы, сударыня… и вы… и вы… (Тычет рукой в толпу.)
ГЕРЦОГИНЯ (всё пытаясь обратить слова Казота в шутку). Не многовато ли нас, месье? Как же мы поместимся в одной карете?
КАЗОТ. Карета? (По-прежнему
ГЕРЦОГИНЯ (иронически, но голос ее дрожит). Уж не принцессы ли крови?
КАЗОТ. Более высокопоставленные… Потому что в карете на казнь поедет только один.
ГЕРЦОГИНЯ. И кто же сей счастливый смертный?
КАЗОТ (хрипло). Король Франции.
Раздается общий ропот. Вмешивается Мальзерб.
МАЛЬЗЕРБ. Дорогой мой, вы слишком далеко зашли в этой мрачной шутке. Вы рискуете поставить в опасное положение наше общество и самого себя.
КАЗОТ (будто приходя в себя). Вы правы… Я хочу откланяться, господа.
ГЕРЦОГИНЯ. Нет, господин мрачный пророк, вы нам предсказали всякие ужасы. Что же умолчали о себе?
КАЗОТ. Я могу ответить только словами иудея Иосифа Флавия, описывающего осаду Иерусалима: «Горе Сиону! Горе и мне!» Я вижу себя на том же эшафоте, сударыня!
Казот учтиво кланяется и уходит.
САНСОН. По-моему, она была возбуждена… кровью. И все опять случилось. Это было время любовной гласности. Около ее дворца постелили солому, говорившую: «Сегодня ночью тут нужен особенный покой». Как положено, она пригласила подруг – навестить ее утром. И, глядя на темные круги вокруг глаз хозяйки, согласно правилам галантности, они обязаны были говорить восхищенно: «Как вы утомлены!»…
Но все произошло иначе.
Герцогиня и Сансон.
Она кладет ногу на маленький стульчик и слегка откидывается в кресле.
ГЕРЦОГИНЯ. Говорите же, мой друг. Я должна испытать ваше красноречие… перед…
САНСОН. Ваша крохотная ножка покоится на маленьком стульчике. И красота маленькой ступни обещает восхитительные колени…
ГЕРЦОГИНЯ. Банально, но сойдет. Разрешаю проверить ваши смелые предположения… Делитесь же впечатлениями, друг мой.
САНСОН. О, колени – последняя станция, где прощаются с дружбой. Здесь начинается любовь…
ГЕРЦОГИНЯ. Пошловато, но, судя по происхождению, которое вы упорно скрываете, это предел. Итак, вы удостоены галантного отличия – поцелуя… чуть выше колена. (Он прижимается губами.) Далее!
САНСОН. Строка поэта: «Белая шея чиста, как алебастр… Пышная грудь возбуждает желания… и жадно хотят припасть к ней уста».
ГЕРЦОГИНЯ. Я хорошо воспитана. Я готова обнажить грудь… для дружеского поцелуя… и заодно… (Он помогает ей снять великолепное платье.) Уверена, что одежду выдумал какой-то горбатый карлик, чтобы скрыть свое тело… (Декламирует.)
САНСОН. Вы действительно хотите узнать правду? Вы не боитесь её узнать?
ГЕРЦОГИНЯ. Даже если вы жалкий слуга, вы великий любовник.
САНСОН. Я… палач.
ГЕРЦОГИНЯ (после долгой паузы). Надеюсь, более я никогда вас не увижу.
САНСОН. Никогда не говори «никогда»… Вскоре оно подкралось – последнее десятилетие правления короля… И вот уже по прихоти королевы возведен дворец Трианон…
Трианон.
МАРИЯ-АНТУАНЕТТА. Здесь я спасаюсь от грандиозности Версаля, от тысяч слуг, от неумолимости этикета. Здесь нет постоянной французской напыщенности, нет колоколов, но есть колокольчик. Здесь я могу принимать, кого хочу. Здесь наконец-то я получила право на свою частную жизнь…
КОРОЛЬ (вылезая из кареты). М-да…
САНСОН. Трианон окончательно подорвал наш бюджет, и даже мне задержали жалование. И я отправился в Версаль… Мне была назначена аудиенция.
Версаль. Король и лейб-медик. Входит Сансон.
КОРОЛЬ (стоит спиной к Сансону). Это тот человек?
ЛЕЙБ-МЕДИК. Именно так, Ваше Величество.
КОРОЛЬ (спиной). Передайте этому человеку – ему будет заплачено сполна.
САНСОН. И, рассматривая презирающую меня спину, я привычно отметил сильные мускулы шеи, выступавшие из-под кружевного воротника.
Король, вздрогнув, оборачивается.
КОРОЛЬ (лейб-медику). Он еще здесь?
ЛЕЙБ-МЕДИК (поспешно Сансону). Аудиенция закончена. Уходите, сударь!
САНСОН. Но я запомнил… шею!
Действие второе – Революция
САНСОН. Революция… Ее все ждали, все о ней говорили. Сколько просвещенных умов – потомков древнейших родов – считали хорошим тоном издеваться над королем, любить Вольтера и называть Бога выдумкой для дураков! Но, несмотря на все вольности в разговорах, никто не думал изменять присяге. О революции болтали с удовольствием, ибо всерьез… не верили в нее. И как все мгновенно свершилось! Июльским утром еще была королевская власть, но днем ко мне прибежал мой помощник Жако…
ЖАКО. Шарло, народ громит Бастилию!
САНСОН. Это была тюрьма для аристократии… довольно красивое здание с башнями. Мы с Жако прибежали на площадь, когда Бастилия была взята. Прямо напротив нее Бомарше построил свой дворец – с множеством окон по фасаду. У него, видно, был прием, во всех окнах стояли гости…
Победный рев толпы. Крики радости.
Появляется Камиль Демулен, окруженный толпой. Рядом с ним – человек, торжественно несущий пику с человеческой головой.