Дочь лесника

Казьмин Михаил Иванович

Тем временем с предполетной подготовкой закончили, командир приказал запустить моторы на холостой ход, и я почувствовал, что наш корабль разворачивается. То есть не сам по себе разворачивается, а его разворачивает наземная команда. Еще полминуты - и заложенные уши наглядно подтвердили, что дирижабль весьма быстро набрал высоту. Хороший зевок помог устранить неприятное ощущение и стало слышно, что изменился звук работы движков - ага, стало быть, включили сцепление.

Моторы быстро наполнили гондолу слегка приторным запахом выхлопных газов и глуховатым рокотом, а с учетом того, что нюхать и слушать все это приходилось, сидя на жестких и вообще неудобных откидных скамейках, то приходилось признать,

что над обеспечением комфорта для экипажей и пассажиров конструкторам воздушных кораблей стоило бы поработать куда более тщательно, чем у них это пока что получалось.

Однако же один плюс у пассажирских сидений при всех их недостатках все же нашелся - обзор с этих мест оказался уж больно хорошим, так что не сильно печалило и то, наши места располагались по бокам от командира и штурмана, то есть оба офицера сидели между нами с Лоркой, и пообщаться с женой во время полета возможности не имелось.

А жаль - было бы о чем поговорить! Даже пасмурная погода не смогла испортить впечатление от открывшегося нам вида. Живая топографическая карта расстилалась под нами, оживляемая еле ползущими по ней слегка извивающимися змейками, как воспринимались с высоты пешие, конные и гужевые колонны, обходящие периодически попадающиеся на пути препятствия, как правило, большие лужи, образовавшиеся в результате недавней оттепели, а сейчас покрытые тонким неверным льдом. Что ж, значит, и бомбардировку будет видно столь же хорошо.

Но вот тут я ошибся. Бомбили мы в режиме зависания над целью - как раз одним из отходивших к Империи островов, где мераски устроили что-то вроде промежуточной остановки по пути на тот берег - и из-за того, что наши бомбы рвались прямо под нами, с моего места взрывы видны не были. Зато удалось посмотреть работу бомбардира. Собственно, прицеливался для бомбометания и определял момент сброса бомб штурман, а удерживал дирижабль на месте командир, по приказам которого мотористы регулировали обороты двигателей, а рулевой подкручивал вправо-влево штурвал. Бомбардир все это время стоял наготове возле бомбовых стеллажей, предварительно, по команде все того же штурмана, открыв бомбовые люки.

– Сброс по одной!
– громко крикнул штурман. Бомбардир коротким движением дернул вниз рычаг на стеллаже левого борта, нижняя полка сложилась, сбросив в заранее открытый люк бомбу. Ага, если бы весь стеллаж опорожнил, наш кораблик полегчал бы на шестьсот кило разом, и подбросило бы его вверх со всеми положенными эффектами и заложенными ушами. А так - скинули сотку и ничего, слегка приподнялись, но именно что слегка.

Рулевой по приказу командира тронул штурвал, дирижабль подался вправо и штурман вновь скомандовал 'сброс по одной'. Так повторялось, пока стеллаж левого борта не опустел, затем пришла очередь стеллажа правого борта, и все пошло по второму кругу, с той лишь разницей, что после сброса каждой бомбы командир приказывал рулевому отводить дирижабль левее. Как я понял, делалось это для того, чтобы все бомбы не попадали в одну точку, а ложились с некоторым разбросом, обеспечивая большую площадь поражения.

Когда номер тридцать седьмой (или, если угодно, 'Селли', кому как больше нравится) лег на обратный курс, я смог увидеть последствия всего, чему только что был свидетелем. Воронки от бомб довольно равномерно распределились по острову, среди них валялось что-то, что при известной фантазии можно было определить как конские и человеческие тела или, по крайней мере, их фрагменты. Да уж, мастерство не пропьешь...

Глава 30

Бли-и-и-ин... Больно-то как... Я попытался пошевелиться и тут же понял, что зря. Жуткая

боль, охватившая, казалось, меня всего, заставила горько пожалеть об этой необдуманной попытке. Что ж, нет худа без добра - вернувшись в неподвижное состояние, я через некоторое время смог хотя бы определиться, где же у меня болит по-настоящему.

Рука. Правая, что особенно неприятно. Локоть и предплечье как будто горели. Черт, кажется, руку я сломал.

Нога. Левая. Точнее, левое колено. Ныло, как будто внутрь коленной чашечки запихнули что-то лишнее.

И до кучи - шея. Нет, не сломал, а то вряд ли сейчас был бы способен об этом думать. Скорее всего просто стукнулся, но уж больно, мать его, качественно.

Короче, ощущения - только врагам и желать. Тут же напал смех, но больная шея заставила уняться - нафиг-нафиг, потом поржу. С чего, спросите, было ржать? Ну как же, я, вроде, еще живой, а ощущения - как у четвертованного, ахха-ха, мать его... больно, черт! (1)

Кстати, а где я? И как сюда попал? И почему лежу на чем-то твердом? Я вообще-то сейчас на дирижабле лечу... Или должен лететь?

(1) Четвертование - это именно разруб человека на четыре части. В процессе представления последовательно отсекались правая рука (по локоть), левая нога (по колено) и голова. Так что черный юмор г-на Миллера в данной ситуации вполне уместен.

Ох же, черт... Вспомнил. Мы удачно долетели и отбомбились, а вот на обратном пути начались проблемы. Сначала забарахлил левый движок, и для осмотра и ремонта его пришлось остановить. Идти на одном моторе, а главное, на одном пропеллере, оказалось тем еще геморроем - корабль все время норовило занести влево, командир и рулевой компенсировали занос периодическим подворачиванием вправо, в итоге наш 'тридцать седьмой' постоянно рыскал в стороны, от чего скорость сильно снижалась. Похоже было, что засветло вернуться мы не сможем, но не зря же по степи расставляли маяки с масляными фонарями. Однако же надеялся я напрасно, быстро выяснилось, что остановка одного мотора - не единственная и уж точно не самая большая наша проблема на сегодня. Уже через полчаса мы попали под ледяной дождь - самый, пожалуй, гадкий вид осадков. Быстро обледеневший дирижабль резко потяжелел, командор-лейтенант Борлейс приказал слить всю воду, которую мы несли в качестве балласта, но помогло это не шибко - высота полета критично снизилась. А дальше проблемы пошли строем и с песнями...

Останавливается правый пропеллер - видимо, из-за обледенения что-то там произошло с трансмиссией. Правый мотор тоже пришлось остановить. Запускаем левый - но он снова идет вразнос, так что сразу же останавливаем и его. Штурман докладывает, что ветер несет нас в направлении Барийских гор, а в сочетании с падением высоты такой оборот смотрится реальной смертельной угрозой. Командир и рулевой прилагают титанические усилия, чтобы превратить наш дрейф в какое-то подобие управляемого полета, подправляя движение рулями, но много ли они так смогут?

Радист дробно стучит ключом, рассылая по эфиру призывы о помощи. Ого! Явственно слышу три точки, три тире и опять три точки - самый настоящий SOS! Не иначе, попаданцы прямо перенесли привычный сигнал на местную почву. И тут же становится не до умозаключений... Удар в правый борт, мерзкий хруст пробитой фанерной обшивки и ломающихся деревянных частей несущей фермы. Дирижабль резко качается, и, не успев даже вскрикнуть, в пробоину выпадает бомбардир.

Нас крутит и следующий удар приходится в левый борт - должно быть, ветер в горах завихряется и постоянно меняет направление. С громким треском отламывается хвостовая часть гондолы, вместе с обоими моторами и мотористами.