Дочь мадам Бовари
Шрифт:
Она шла между берез, вдыхала сырой грибной запах, ей было и грустно, и спокойно. «Когда-нибудь я куплю себе такой дом. И буду в нем жить. И эти деревянные лестницы будут самыми последними лестницами в моей жизни. Только много видевший и много чем владевший может в полной мере оценить это место, – Берта внезапно ухмыльнулась. – Я неисправима – даже теперь мне на ум пришло слово – оценить!»
Чай они пили в большой комнате с печкой, деревянными полами и окнами, зашторенными темно-красными занавесками. Парень не суетился – он по-хозяйски выдвигал ящички, ставил на стол посуду. В комнате было тепло. Берта, бросившая пальто на большой кожаный диван, почувствовала жар.
– Здесь тепло и уютно. Хозяева,
– Да, скорее любили. Большую часть года они теперь проводят в квартире. Но здесь действительно хорошо. – Он налил Берте чай в красную пузатую чашку и подвинул вазочку с печеньем. Печенье было немного мягкое, как будто стояло во влажном помещении, и еще пахло деревом. Берта, не стесняясь, принюхалась:
– Знакомый запах. Только вот не пойму.
– Немецкий мебельный лак. Запах на все времена. Вазочка стоит в старом буфете.
Берта посмотрела туда, куда показывал парень, – там, в сумраке угла, стоял небольшой, с резными дверцами шкаф. Она кивнула:
– Да, почти такой же был у нас. – Она посмотрела на печенье, которое было у нее в руке. – Привет. Печенье «Привет». Господи, прямо какое-то дежавю…
Она сделала глоток, а сама тайком посмотрела на парня. Тот успел переодеться и уже был в синей футболке с длинными рукавами и старых вельветовых брюках. Берта видела, что он ее тоже рассматривает, и поняла, что понравилась ему. Она привыкла к вниманию мужчин. Она видела, что он избегает смотреть ей прямо в лицо. И к этому она тоже привыкла – ее безукоризненная красота чем-то смущала людей, как будто ее совершенство невольно наталкивало на мысль об их собственных изъянах. Когда он прошел мимо, до нее долетел его запах – запах мужского тела и туалетной воды, бывшей в моде лет двадцать назад.
– У вас очень знакомая туалетная вода. Но вспомнить не могу.
– Ее мне хозяин дома подарил. У него куча еще даже не распакованных флаконов. Я не стал отказываться, он-то думает, что я совсем бедный и ничего не могу себе купить. Не хотелось его разочаровывать и обижать, – парень улыбнулся. – Он очень трогательный в своей уверенности, что мир катится в бездну. Хотя голова у него светлая, спорить с ним очень интересно. Хотите, я посмотрю, как вода называется… Я сам не очень внимательный к таким вещам. Кстати, меня зовут Владом.
– Очень приятно. А меня – Марина. – Берта играла в любимую игру детства – чужое имя словно шапка-невидимка…
Вода в этом старом душе была практически ледяная. Но Берта этого даже не заметила. Она не успела прийти в себя от острого наслаждения. «Соблазнила юношу. Совсем с ума сошла. Зачем я только это сделала. Господи, он же ребенок! – Берта смывала с себя мыло с резким аптекарским запахом. – И что это на меня нашло?! Я так скоро буду кидаться на всех мужчин». Она, поежившись, вылезла из ванны и стала вытираться полотенцем. На полочке у зеркала она увидала большой зеленоватый флакон. «Bogart» прочла Берта, понюхала – это был запах мужчины, который еще лежал на большом кожаном диване в жарко натопленной комнате с красными занавесками. Запах мужчины, который подарил ей сейчас радость, но которого она забудет, едва выйдет за эту старую деревянную калитку. Но запах Берта вспомнила. Он был из такого далекого времени, из такого далекого прошлого, что она, на всякий случай, не стала его ворошить. Закончив вытираться, она аккуратно повесила полотенце на тонкой трубе, достала щетку для волос и стала причесываться. В помутневшем и старчески рябом зеркале отражалась красивая, худенькая молодая женщина. В ней почти все было прекрасно. Кроме зеленых глаз – глаза были недобрые, колючие и совсем не счастливые.
Уезжала Берта неловко, прикрываясь лживыми словами под взглядом умных глаз молодого человека. Облегченно вздохнула она только тогда, когда ее машина вырвалась на
В ее жизни была только одна точка опоры – бизнес, в который она вкладывала всю душу. В обмен на душу бизнес приносил ей отличный доход. Берта была очень богата и могла конкурировать по этой части с представителями сильного пола. Впрочем, гораздо больше она ценила спокойствие, которое дарили заработанные деньги. Но настоящих друзей и подруг у нее не было, как не было семейного круга – отец был стар, а самое главное, Берта в отношениях с ним совершила ошибку, она исключила его из числа советников, соратников и помощников. И если поначалу ею руководило стремление уберечь отца от нежелательных волнений, то потом, когда ей уже и хотелось бы с ним поговорить, ничего не получалось. Берту раздражали его робкие замечания, неловкие советы и немного заискивающие наводящие вопросы. И вскоре их встречи с отцом ограничивались общим обедом, прогулкой и обсуждением незначительных новостей. Чаще всего они молчали. Обоим этого было недостаточно, и расставались они втайне обиженные друг на друга. Впрочем, в этом молчании и в этих обидах было нечто такое, что роднило их. Это было своего рода общение на уровне переживаний.
Но у Берты не было и любви. Любви, которая заставила бы ее забыть или забыться. Которая поменяла бы ее взгляды. И чем старше становилась Берта, тем чаще и чаще она задавала себе вопрос: «А способна ли я любить?! Ведь любовь требует такого терпения, выносливости и таланта».
Берта пожалела тот самый старый, высокий дом. Почему? Она не могла ответить на этот вопрос. Она купила лишь первую линию старых дач: жителей она расселила, предоставив им благоустроенные с отделкой персональные квартиры в новых домах.
Самым непростым делом, как оказалось, было договориться о кленовом парке. Парк входил в так называемый «зеленый пояс» города, а потому трогать его никто не хотел. Как ни обивала знакомые и незнакомые чиновничьи пороги Берта, а за три с лишним недели толку добиться не удалось.
– Как вы себе это представляете – взять и продать вам парк? Да сейчас такое начнется! – доверительно шепнул ей один суетливый тип из районной префектуры.
– И ничего сделать нельзя? – Берта намекающе улыбнулась.
– Я подумаю, может, что-нибудь и найду… Выход какой-нибудь, – жадина-чиновник покачал головой.
Выход нашли, но он оказался настолько затратным, что даже сердце Берты екнуло:
– Что? Нельзя как-нибудь иначе… У меня еще строительство на носу…
– Нельзя, – развел руками чиновник.
Деревья в парке объявили зараженными какой-то гусеницей, провели пару формальных выездных консультаций-совещаний и… вырубили. Освободившуюся площадку продали Берте по высокой цене и с «обременением». Ей надлежало взять на себя затраты по обустройству другого парка в этом же районе.
Аукцион по продаже участков под жилищное строительство переносили несколько раз. Берта, заславшая своих людей для сбора информации, нервничала. Михайличенков, тот самый, который с идеей этого строительства когда-то к ней пришел, тоже подал заявку на участие. Берта еще разузнала, что он нашел достойного компаньона и, объединив усилия, они во что бы то ни стало решили купить эту землю. Еще Берте стало известно, что, кроме них, заявки на участие подали несколько крупных фирм. Она, прищурившись, посмотрела список, оперативно составленный ее сотрудниками, и пришла к выводу, что опасаться надо только Михайличенкова. За неделю до аукциона Берта собрала на совещание «трех толстяков» – так за глаза называли финансового директора, коммерческого директора и начальника юридического департамента.