Дочь мента
Шрифт:
– Когда вы узнали правду? – проглотив ком в горле, спрашиваю и вытираю солёные слёзы.
Он поджимает губы, словно сомневаясь, предоставить ли мне ответ на сей вопрос или нет. Я вижу, как морщинки складываются вокруг глаз, когда он, прищуриваясь, изучает меня.
– В день смерти твоего отца. Евстигнеев понял, что уже не жилец, и решил, что в его рукаве есть козырная карта – моя дочь, которую он всю жизнь воспитывал.
– Это вы ему помогли умереть?
О смерти отца я узнала недавно. Отклика в моём сердце это почти никакого не вызвало. Лишь печаль по тем воспоминаниям, что хранились
– Я. После того, как он признался, что убил твою мать.
Тогда, узнав всю свалившуюся на мою голову информацию, я не сумела с ней справиться. Принять то, кто мой настоящий отец, оказалось слишком сложно. Я так пыталась отгородиться от прошлого, связывающего меня со Скуратовым, но жизнь всё равно то и дело окунала меня в криминал.
– Я не жду, что ты захочешь со мной общаться, д… девочка, – произносит старый бандит с запинкой, и я сама додумываю, какое слово он хотел сказать изначально, – но позволь мне помочь тебе.
Я потёрла лицо ладонями, ощущая, что после этого разговора все мои мышцы окаменели и теперь брови способны лишь хмуриться. Моя съёмная квартира не видела ремонта, наверное, лет тридцать, здесь затхлый запах чужих вещей, пропитавшийся в кирпичные стены, и облупившийся потолок в ванной комнате, но это то, что я пока была в состоянии себе позволить. Не сомневалась, что Хмельницкий мог бы купить мне хорошую квартиру в центре столицы на деньги, омытые кровью, в том числе тех людей, которых убивал по его наводке Скуратов. От подобного предположения я внутренне содрогнулась. И дело вовсе не в принципах, просто мне было бы слишком сложно жить с этой мыслью.
Взглянув в глаза Хмельницкого, как выяснилось, до боли похожие на мои собственные, я обнаружила в них уязвимость. Неужели у таких, как он, после всех прегрешений еще могут быть чувства, и они способны их ранить? Это оказалось для меня открытием.
– Я слишком взрослая, Иван Фёдорович, чтобы обретать вдруг ещё одного отца, – произнесла я, охраняя в душе собственную мечту, которая родилась, когда Евстигнеев ставил передо мной один барьер за другим, и этой мечтой была свобода: делать и думать, что хочу, любить, если смогу, кого захочу, и стать по ту сторону закона от Хмельницкого, если найду в себе достаточно упорства. А чужие деньги заберут ту свободу, которую я только-только обрела. – Мне не нужна ваша помощь, я справлюсь сама.
Хмельницкий немного удивился, получив столь однозначный отказ – без кокетства, торга и сантиментов. Но уговаривать не стал, лишь кивнул, приняв мой выбор, и я была ему за это благодарна.
Но когда мы встретились спустя одиннадцать лет, у меня возникло ощущение, что этот человек так и не выпускал всё минувшее время родную дочь из поля зрения.
– Здравствуйте, майор Евстигнеева, – с улыбкой произносит он в ответ и даже с какой-то затаённой гордостью в глазах за меня. – Скуратов охраняет тебя, как сторожевой пёс, – е нему не пробраться. В это здание и то оказалось проще проникнуть.
У меня было много вопросов к нему о том, как он прошёл через пост охраны, но я оставила их при себе, понимая, что Хмель не просто так вновь возник в моей жизни.
– Нам лучше поговорить в моей машине.
Хмельницкий не дал мне времени на размышления, просто подхватил под локоть и повёл вперёд. Мы вышли из здания, которое, казалось, старый бандит знал лучше меня, и он усадил в блестящий Бентли, украшенный правительственной мигалкой. Я скосила удивлённый взгляд на Хмеля, но вместо объяснений он лишь раздражённо взмахнул рукой: дескать, ерунда. Но теперь я поняла, что размах его бизнеса не ограничился одним регионом, он выбрал федеральный масштаб. За рулём автомобиля сидел молчаливый мужчина в костюме, поздоровавшийся со мной кивком головы.
– Вы объясните, что происходит? – повернувшись к Хмельницкому лицом, как только мы выехали за пределы территории комитета, поинтересовалась я, испытывая смутную тревогу.
– У меня есть свои источники информации, и до завершения расследования тебе стоит держаться подальше от работы.
– Что за бред? – возмутилась я, ожидая дальнейших объяснений.
– Это не бред, дочка. Тебе угрожает опасность. У меня сейчас нет времени тебе рассказывать подробности, если хочешь жить, послушайся меня.
Не будь я беременна, то, бесспорно, начала бы возражать и требовать немедленно объяснить ситуацию, но сейчас мне оставалось лишь прикусить язык и сделать, что велено.
Хмельницкий припарковался у какого-то магазина и, передав свою банковскую карту, сказал, чтобы я собрала себе гардероб из тех предметов одежды, что могут мне понадобиться на ближайшие несколько недель. А то, что на мне, – отдать ему. Я приняла карту с круглыми глазами и сжатым ртом, исполнив странное поручение, понимая, что парой часов прогула работы я не отделаюсь.
Стоило вернуться с покупками, как к нам подошёл какой-то бугай и забрал мои вещи и сумку. Несомненно, вид заработка кровного родителя за минувшие годы не изменился, разве что приобрёл лоск и, безусловно, законность.
– Поживёшь некоторое время в моём загородном доме вблизи N, а как дело уляжется, вернёшься.
– Я никуда не поеду, пока вы мне всё не расскажете!
Хмельницкий, тяжело вздохнув, распорядился держать путь по озвученному маршруту и поведал мне интересную историю. Выяснило, что Душителем, поиском которого занималась наша следственная группа, оказался окончательно поехавший высокопоставленный чиновник. Сначала его грешки носили незначительный характер, развлекался он в основном со своими помощницами, которых хорошо вознаграждал за несколько извращённый способ получения удовольствия. Видимо, со временем ему этого стало мало и захотелось экстрима, и вскоре бедствие приняло неконтролируемый оборот, вылившийся в прессу.
Девушке, что осталась жива, заплатили много денег, дабы её рассказ не прояснил следователям личность преступника. А меня бы он подкупить не сумел.
– Я был в курсе этого расследования, потому что его вела ты, – обыденным тоном пояснил он, – И вращаясь в кругах, кишащих сплетнями, я чисто случайно узнал информацию, связанную с твоей работой. Я не придавал им значения, пока минувшей ночью мне не доложили о твоих приключениях и о том, что опера, принимавшего участие в ловле маньяка на живца, приказано убрать.