Дочь мента
Шрифт:
Сколько ни звонил Ульяне, но упрямица не отвечала.
– Где она? – рыкнул в трубку человеку, сливавшему информацию на неё.
– Евстигнеева? – переспрашивает, будто в этом мире меня заботила ещё чья-то задница кроме её, и, перезвонив через пару минут, подтверждает моё опасение: – Согласно записям с КПП, она уехала час назад.
Ударил ладонью по рулю. Нет, я даже не рассчитывал, что она вернётся и сядет в машину. Но как, блядь, она проехала мимо меня?
Протёр устало глаза – сказывалась бессонная ночь. Благо средства слежения позволили быстро отыскать через
Я давил на газ, уже представляя, как обнесу свой особняк ещё одним забором и не выпущу её из дома никуда. Знал, что она только пуще меня возненавидит за то, что ограничиваю её свободу, понимал, что ни к какому конструктивному диалогу подобный мой поступок не приведёт. Но, пока на воле гулял тот, кто мог причинить ей зло, всё остальное отходило на второй план.
Программа в моём сотовом показывала, куда движется её «Хонда», и красный маячок замер на месте, оповещая о том, что она остановилась. Нас с ней разделяла вереница автомобилей, застрявших в пробке из-за аварии где-то впереди.
В груди возникло неприятное давление, усиливавшееся с каждой секундой, пока я сличал данные об аварии с данными местонахождения её машины. Не обнаружив в себе сил дальше сидеть в салоне, я распахнул дверь и вышел, последовав по ходу движения, лавируя между гудящими из-за пробки клаксонами. Там, впереди, клубился дым от столкновения машины и фуры.
Сам не понял, в какой момент побежал. Когда приблизился к месту происшествия, то целую минуту смотрел на измятый номерной знак, валявшийся в паре шагов от меня. Цифры на нём гласили, что это автомобиль Бэмби. Ком сжал горло, когда я хотел подобраться ближе, но мне преградили путь сотрудники автоинспекции.
– В машине моя жена, пустите, – вру я, на что получаю сочувствующие взгляды.
Они вкрадчиво поясняют, что в той машине выживших нет, но такого просто не может быть, их слова – ложь. Вырываюсь из хватки и останавливаюсь в метре, наблюдая, как сжатое смятым автомобилем тело пытаются вытащить спасатели. Кровь бурая, густая окрасила весь салон, и, не веря собственным глазам, смотрел на всё это, не понимая, как подобное могло произойти.
Колени ослабли, и в какой-то момент я просто свалился на асфальт. Гибэдэдэшники больше меня не трогали, и ко мне никто не подходил, я даже ничего не испытывал, неспособный осознать случившееся. Только сердце быстро билось, подступая к горлу, и мне хотелось выплюнуть его из себя, чтобы больше так не бередило, не раздирало всё внутри.
По лицу катились то ли слёзы, то ли пот, а я ощущал, как задыхаюсь. Как меня душит ворот свитера, как где-то в затылке печёт так, что кажется, вот-вот я воспламенюсь. Боль сжигала изнутри, но я никак не мог поверить в случившееся, осознать, что Ульяны и моего ребёнка больше нет.
Из машины достали тело, и я собственными глазами видел, как его упаковывают в чёрный мешок для трупов. Короткая стрижка, тёмные волосы и одежда, в которой Ульяна покидала утром дом.
Серёга приехал к месту аварии через час, обнаружив меня стоявшим неподалёку
– Я не верю, что в машине была она, – произношу, хватаясь за последнюю соломинку. Я не готов принять ту правду, что разворачивалась передо мной, и пока жив – не смогу, иначе зачем мне эта жизнь?
Более я почти ничего не испытывал кроме ощущения абсолютной опустошённости. В мозг, как черви, проникали предположения о том, что со мной будет, если я всё же потерял её, если моя последняя, нелепая надежда не оправдается. Я отмахивался от них, не желая даже думать о том, что подобное возможно, но они всё равно упрямо проникали в меня, разъедая изнутри.
Заглушить мысли помог алкоголь. Я накачался им, пока не оказался в беспамятстве, но до этого успел разгромить в пух и прах весь дом, стоило подумать о том, что это всё моя вина. Это я не углядел за ней, не уберёг. Мне хотелось ощутить собственную боль, и, когда треснувший под пальцами бокал рассёк ладонь и кровь начала капать на пол, испытал некое подобие облегчения.
Сполз по стене на пол, рассматривая раненую кожу и тёмные капли, представляя жизнь, которая несбыточными мечтами пронеслась перед глазами. Жизнь, в которой мы с ней могли быть счастливы, несмотря на всё наше дерьмовое прошлое, на совершённые обоими ошибки.
Мне требовалось лично убедиться, что это она, и мой адвокат способствовал тому, чтобы меня пригласили на опознание. И когда всё было готово, я получил звонок.
Я множество раз видел мёртвых. В той, прошлой жизни я сам мог стать причиной их гибели, и, чтобы не свихнуться, не сойти с ума, мне пришлось отказаться от части человеческого в себе. Но когда я стоял вместе с сотрудником полиции на опознании, перевести взгляд и посмотреть на, возможно, тело любимой, было просто невыносимо.
Лицо женщины оказалось обезображенным множеством осколочных ранений и переломами челюсти. Попытки реставрации к значительным успехам не привели, опознать девушку по особым приметам не удалось. Покинув это жуткое место, я не мог надышаться свежим, чистым воздухом, глотал его, но все равно казалось, что витавший в морге запах проник в меня, им пропиталась моя одежда, волосы и лёгкие. Я скуривал одну сигарету за другой в попытке его вытравить, но ничего не получалось.
Заметил, как дрожат собственные пальцы, сжимающие сигарету. От напряжения, от страха, что скручивал меня в узел, стоило подумать о Бэмби. И все мои ресурсы уходили на то, чтобы отгонять страшные мысли.
Останки разбившейся в машине девушки направили на экспертизу для выяснения личности. Несмотря на то, что буквально всё свидетельствовало о том, что за рулём находилась Евстигнеева: это её машина, при ней нашли её документы, на погибшей надета её одежда, – я не был способен смириться с подобной правдой.
Делал всё, чтобы расследование аварии двигалось ударными темпами, задействовал связи, деньги, через взятки или пожертвования, как это модно сейчас называть, угрожал, убеждал и, если понадобилось бы, вновь бы убивал.