Дочь огня
Шрифт:
В богатых домах все это поедалось в несметных количествах в долгие зимние вечера.
Осадков зимой в Бухаре выпадает немного. Снег большей частью тут же тает, а высохшая вскоре грязь превращается в пыль, и ветер гонит ее по улице, как и летом.
В день, когда происходили описываемые нами события, в Бухаре выпал первый снег. По народному обычаю, первый снег — повод для забавы: друзьям и знакомым рассылались письма в стихах, назывались они барфи — снежные, с предложением устроить угощение. Начинались они примерно так:
Ложится снег, как бог ему велит, Кружится снег, а к вам барфи летит. Несут снежинки — стая голубей — С небесной голубятни сто вестей. Кружится снег. Барфи летит за ним. На ваш прием надежду мы таим.Далее шло перечисление блюд, которые автору письма хотелось бы отведать. Письмо отправляли с посыльным, он должен был вручить его адресату лично и тут же убежать. Иначе хозяин дома мог его схватить, опозорить, смазав лицо сажей, и возвратить посыльному письмо, тогда угощать должен был написавший его.
В этот день к госпоже Танбур без конца приходили знакомые, друзья, просто соседи с просьбой дать образцы снежных писем. Она раздала все, что имела, кое-кому даже помогла составить новые, а сама никому не написала.
Мысли ее были заняты другим. Три ее ученицы закончили изучение книги Чоркитоб и перешли к Хафизу. Две из них пришли с матерями и сестрами и принесли с собой угощение.
Оймулло приветливо встретила гостей и тут же провела первый урок по книге Хафиза. Прочла вслух несколько двустиший, объяснила их значение. Затем помолилась и передала книгу девушкам. Довольные, гордые, они сели на свои места и углубились в чтение.
Фируза уже давно проходила Хафиза. Когда гости разошлись, Танбур подозвала ее к себе и спросила, понимает ли она смысл строк Хафиза. Фируза, подумав, ответила:
— И да и нет!
— О, молодец, Фируза! Ты совершенно права. Каждое слово Хафиза доходит до сердца человека, волнует его чувства… Но смысл его стихов не сразу уловишь. В Хафиза нужно глубоко вдуматься, при поверхностном чтении он неясен.
Госпожа Танбур разобрала вместе с Фирузой несколько двустиший и под конец сказала:
— Ты хорошо учишься, доченька, будешь образованной. Не стесняйся спрашивать, если что непонятно тебе… У меня, у Шамсии, у других подруг…
Фируза поблагодарила.
Шамсия в это время сидела над книгой, глубоко задумавшись, неподвижно глядя перед собой. Оймулло окликнула ее:
— Шамсия-джан, пойдем в мою комнату, мне надо с тобой поговорить. В комнате было холодно и неуютно, оказалось, огонь в сандали почти затух.
— Ох, да здесь совсем ледник! — воскликнула Оймулло. — Расшевели-ка огонь!
Шамсия взяла совок и разгребла золу. Потом подошла к сандали и укрылась одеялом почти до плеч.
— Ну, — обратилась к ней госпожа Танбур, — расскажи в чем дело! Уже несколько дней ты сама не своя, все о чем-то думаешь…
— Да так, ничего, — чуть улыбнулась Шамсия. — Ни о чем особенном я не думаю.
— Я тебя хорошо знаю, милая, если бы все было спокойно, ты не отрывалась бы от книг. А сейчас тебе не до них, видно. Хоть со мной отведи душу, скажи, что случилось.
Шамсия смотрела в одну точку.
Глаза ее вдруг наполнились слезами, и она расплакалась. Ее собеседница нисколько не удивилась, видимо ждала этого, и сидела молча. Наконец, немного успокоясь, но все еще не поднимая глаз, Шамсия заговорила:
— У нас в доме готовятся к тою. Отец, кажется, намерен еще до весны выдать меня…
Слезы вновь помешали ей говорить. А госпожа Танбур рассмеялась:
— Вот так так! Кто же плачет, когда замуж выходит? Волей-неволей приходит пора уйти из родного дома к мужу. Отец сам отдаст тебя тому, кто станет твоим господином. Так бог велел. И отец следует его повелению…
— Нет, нет, дорогая наставница! — сквозь слезы глядя на нее, сказала Шамсия. — Бог не может благословить эту свадьбу… Такую жестокость, насилие!
— Почему насилие?
— Я не хочу выходить за человека, которого они нашли. Я… у меня сердце не каменное. А мать ни разу не спросила даже, что у меня на душе… Только вам я могу сказать, что сердце мое занято другим!.. Не осудите меня…
Госпожа Танбур участливо смотрела на свою любимую ученицу.
— Родители не спрашивают нас о наших чувствах. Никогда! Они стремятся как можно скорее выдать дочь замуж и выбирают сами. Так было, так есть, так будет. Мы с тобой не в силах изменить это. Сбудется то, что предназначено судьбой. Терпи, доченька! Может быть, ты попадешь в хорошую семью!..
— Нет, нет! Ни за что… Сжальтесь надо мной, будьте мне защитой… Пойдите к нам, поговорите с мамой, пусть хоть год один переждут… еще один год свободы! Хоть закончу Маслак… И к тому же, что станется с бедной Фирузой, если я уйду из дома?..
— Хорошо! Завтра же поговорю с твоей мамой, попрошу для тебя отсрочку. Но ставлю тебе условие: перестань грустить!
Госпожа Танбур погладила Шамсию по опущенной голове.
— Обещаю…
— У меня есть и второе условие: скажи, кому ты отдала свое сердце? Шамсия смутилась, покраснела, но Оймулло повторила вопрос, и она, запинаясь, ответила:
— Ашраф-джан… Ашраф-джан, сын сундучного мастера…
И Оймулло вспомнила, что примерно год назад этот молодой человек пришел как-то к ее мужу. Ювелир отозвался о нем с похвалой, а Шамсия все спрашивала, кто он такой. Вот, значит, когда пришла к ней любовь!
— Мы встречаемся уже несколько месяцев и поведали друг другу о наших чувствах…
Он приносил мне хорошие книги… Какую радость они мне доставляли!.. Но… но, — слезы снова потекли из глаз Шамсии, сдавили ей горло, — вот уже неделя, как мне сообщали, что его оклеветали, обвинили в воровстве и бросили в тюрьму.