Дочь Озара
Шрифт:
Раньше Вада даже не пробовала метить свой путь специальными знаками. Она боялась только одного, чтобы ее не выследили и не схватили кровожадные глоты. Но теперь ситуация возникла критическая. Если она сейчас нырнет в тоннель, то после нее не останется вообще никаких следов. Ведь вода все уносит с собой. И как тогда Сиук найдет ее?
Она задумалась. Какой оставить знак, чтобы возлюбленный понял, что здесь была именно она? Взгляд упал на запястье левой руки. Последний подарок Сиука — маленький ручной браслет из мелких ракушек. Девушка отломила от ствола сухую толстую ветку. Нашла в скале широкую трещину, засунула деревяшку туда. Потом зубами развязала узелок на веревочке браслета. Сняла украшение с руки и повесила на ветку. Ну, теперь пора.
Вада приподняла толстую часть ствола и, почти обняв его, кинулась вместе с ним в воду:
— Ух! Оф!
Ее сразу же подхватило течение и потащило во чрево тоннеля. Ствол слегка вращался в воде, но не переворачивался, сохраняя для девушки возможность дышать. Периодически лиственница натыкалась на крупные камни, и Ваду кидало в стороны вместе с ней. В какой-то момент она так сильно ударилась плечом о торчавший из воды осколок скалы, что почти потеряла сознание, но не разжала рук.
Вдруг ее плавучая опора накренилась, и Вада свалилась вместе с ней вниз. Во время падения ствол перевернулся, и девушка оказалась под ним и под водой, еле успев вдохнуть воздух. Но течение, на ее счастье, значительно ослабло, она оттолкнула ствол и, замолотив изо всех сил руками, всплыла на поверхность.
Варийка не могла этого увидеть, но в этом месте узкий тоннель расширялся, образуя небольшой конусообразный грот. Было очень темно, девушка на ощупь ухватилась за макушечную часть ствола, проплывавшую мимо, и отдалась на волю течения, слабо перебирая ногами. Еще через некоторое время ее вынесло из-под холма на свободное пространство. Глубина русла резко уменьшилась и Вада 'села', вместе со своим плавсредством, на галечную мель. Еле успела добрести до берега, как наступила ночь.
Зубы Вады не попадали друг на друга после принудительного купания в холодной воде горной реки и пережитого страха, но Мать-Природа была милостива к своей дочери. В предыдущие дни установилась очень жаркая погода, и девушка быстро отогрелась на теплых камнях, а потом уснула на песке, не обращая внимания на визг и завывания, доносящиеся из близкого леса.
Утром Вада собрала ягод в кустарнике на опушке, нашла съедобный древесный гриб, и отправилась дальше, ведомая острым чутьем и неистребимой у первобытной женщины тягой к жизни. Продолжая двигаться вдоль правого берега, она дошла до места, где в реку впадала не широкая, но бурная речушка. Сил перебираться через водные преграды у Вады уже не было, и она пошла по берегу притока, надеясь перейти его вброд или по камням выше по течению. И тут, около запруды, наткнулась на чьи-то силки. Голод пересилил страх, и девушка решила воспользоваться чужой добычей.
Так судьба свела ее с Гаром, а тот привел беглянку в свою общину.
Когда Вада впервые увидела сородичей Гара на поляне у пещеры, ее почти парализовало от ужаса. Сомнений быть не могло — она попала в лапы глотов-людоедов. И это после того, как столько дней от них убегала? После того, как едва не погибла от лап медведя, от зубов волков, благодаря лишь счастливой случайности не утонула в реке?
Люди, с любопытством разглядывавшие Ваду, полностью соответствовали описаниям внешности жутких людоедов из рассказов родственников. Девушка чуть не потеряла сознание, готовясь отправиться в акуд*. Но произошло настоящее чуро*. Ее не съели. Ни в тот же день, ни на следующий. Более того, судя по всему, ее никто и не собирался есть. Но она все равно продолжала бояться.
Всю ночь не спала, планируя побег. Но наступило утро, Вада вылезла из пещеры и очутилась под теплыми лучами восходящего солнца. Рядом щурился ее новый приятель Гар. Да, по мнению просвещенной варийки почти благородных кровей, Гар, был, конечно, грязноват, страшноват и туповат. Но, в то же время, добр и даже ласков. По крайней мере, к ней. И еще в нем ощущалась грубая звериная сила, вызывавшая у молодой девушки смешанное чувство. Ее это отталкивало и привлекало одновременно.
Не станем судить Ваду строго. Она была дочерью своего времени: жестокого, простого и неразборчивого в средствах. Конечно же, она помнила о Сиуке, своей первой и единственной любви. Но перед нашей героиней стоял, по существу, безальтернативный выбор между жизнью и смертью. И кто осудит эту юную девушку за то, что она выбрала жизнь?
'Куда же я побегу? — подумала Вада. — Я и не знаю, в какую сторону идти. Здесь хотя бы люди. Может, и не съедят? Если присмотреться, то не такие уж и страшные. Даже улыбаются некоторые. Ой, какие зубы у этого дяденьки!'
Последнее наблюдение относилось к Ухаю. Собственно, имя дикаря и переводилось, как 'зубастик', но Вада тогда этого не знала. Природа наградила Ухая не только острым зрением и тонким слухом, но и такими длинными зубами, что они не влезали в его рот. От этого рот постоянно находился в полуоткрытом состоянии, создавая иллюзию специфической улыбки. Так улыбаются голодные люди при виде вкусной и обильной трапезы.
Ухай с первого дня, буквально, прилип к чужачке, всячески демонстрируя благожелательность и выражая сочувствие к ее незавидному положению. Но вызывал он у Вады, скорее, отрицательную реакцию. В жутковатой ли улыбке было дело или в Гаре, относившемся к Ухаю без симпатии, и Вада это чувствовала, но…
А вот Ахира-умам не улыбалась и глазок не строила. Но именно она оказала чужачке реальную помощь. В первый же вечер пребывания варийки в общине, умам подошла к Гару и Ваде, сидевшим рядышком невдалеке от костра. Посмотрела строго (Вада подобрала ноги) и спросила:
— Твоя малу, что, так и будет голой ходить?
Гар растеряно улыбнулся:
— Нет ничего. Может, завтра бобра убью?
— Бобра? — Ахира хмыкнула. — Кто ж бобра носит? Только на лежанку. Да его и поймать еще надо.
Гар промолчал. Он решил пока не рассказывать про то, как ловко чужачка ведет себя в воде. Даже плавать умеет и ныряет, как рыба или тот же бобер. Но зачем раньше времени хвастать? Вдруг не получится 'водяного зайца' поймать? Да и права, пожалуй, умам. Шкура у бобра хотя и гладкая, но жесткая. Одежда плохая получается.
— Подожди, — Ахира сходила к своей лежанке, покопалась в запасах, и вскоре вернулась со старой, потертой козлиной шкурой. — На. Пусть пока носит. Нечего голой задницей светить, как факелом.
— Саси*, - сказал обрадованный Гар и ткнул Ваду в бок.
— Саси, — повторила вслед за приятелем и спасителем девушка. Она уже знала, что это слово обозначает благодарность.
— Из саси шкуры не сошьешь, — ворчливо ответила умам. И усмехнулась.
Не станем преувеличивать доброту Ахиры. Как и положено умам, она беспокоилась, в первую очередь, о нравственности. Разумеется, в рамках представлений, существовавших в общине. Ахира сочла (и, правильно, заметим, сочла), что ни к чему молодой женщине, да еще чужачке, демонстрировать все свои прелести мужчинам общины, вызывая ненужные эмоции. Конечно, там и смотреть особо не на что, кожа да кости, но кто ж его знает, чего у диких мужиков на уме?