Дочь палача
Шрифт:
Она даже не мечтала попасть в такие недосягаемые для нее места, как Линде-аллее и Гростенсхольм.
После обеда она отправилась в свою лесную избушку. Она шла к гробу отца с камнем на сердце.
5
Андреас ходил как во сне. Забыты были мертвецы, оборотень, повешенный Ночной человек.
Он чересчур долго пробыл перед этим в Элистранде, но это был его судьбоносный день. До этого говоривший с Эли тоном дяди, он теперь уделял ей столько внимания, что Калеб удивленно поднимал
Андреас же краснел и делал вид, что ничего не происходит.
Но он был так счастлив, так счастлив!
Шестнадцать лет… Он могла теперь выйти замуж. И это было хорошо, что муж значительно старше ее — в данном случае, на одиннадцать лет: она могла опереться на его жизненный опыт.
Габриэлла была изумлена, но, будучи хорошо воспитанной, не проронила ни слова.
Сама же Эли радовалась, что он ею так интересуется. Она с восторгом рассказывала ему о своем теленке, и ему пришлось пойти с ней в хлев и посмотреть на него. В хлеве он случайно обнял ее за плечи, и они вместе восхищались теленком.
Эли была прелестной девушкой, нежной, женственной, обходительной. Почему он не замечал этого раньше? Впрочем, раньше это и не бросалось в глаза: лишь нынешним летом из бутона распустился цветок.
Он относился к ней бережно. Она ничего еще не знала о половой жизни, не понимала, чем продиктован его интерес к ней. Ей требовалось время, чтобы проснуться. Он должен был дать ей чувство уверенности, дать ей возможность изучить его самого — чтобы в один прекрасный день она увидела в нем мужчину.
Конечно, он мог бы пойти к Калебу и Габриэлле и формально попросить ее руки, а затем жениться на ней. Но в роду Людей Льда никогда так не поступали. Они всегда заключали браки по любви. Исключением был Таральд, женившийся на Ирье из чисто практических соображений, — но и здесь очень скоро загорелась любовь. Ведь Ирья несла в себе столько доброты, тепла и любви. «Все должно быть естественным», — решил Андреас. Ему было известно также, что сестра его деда, Лив, состояла в ужасно несчастливом браке, когда была еще очень молодой, до того, как вышла замуж за своего любимого Дага. Но он мало что знал об этом несчастливом браке. Насколько он понимал, тот человек так хотел жениться на Лив, что буквально ходил за ней по пятам. С ее же стороны это вряд ли было любовью. Нет, Людям Льда следовало прислушиваться к тому, что говорило их сердце.
И его сердце определенно указывало ему на Эли. Теперь необходимо было только запастись терпением, чтобы не спугнуть ее. Пока она относится к нему как к дяде, дело безнадежно. Он должен изменить ситуацию. Но как это сделать? Начать с юношеских игр? Нет ничего глупее. Необходимо было выждать время.
Но это не легко, когда человек в двадцать семь лет впервые испытывает муки любви.
Хильда пришла к избушке слишком рано. Так удивительно было сознавать, что ее здесь никто не ждет. Ни корова, ни кот, ни куры. А отец лежит мертвый.
Скоро
В маленьком дворике было так тихо! «Как быстро пустеет место», — подумала она и, помедлив, вошла в дом.
В печи погас огонь. Все дорогие ей вещи были теперь в Элистранде. Осталась лишь кошачья миска. Но для кота можно было найти и что-то другое, ведь не будет же она идти за гробом с миской в руках! Она как-нибудь выберется сюда.
Мысль об этом была ей неприятна. Но ведь не будет же она все время жить у чужих, злоупотреблять их гостеприимством.
Поборов сомнения, она направилась к амбару. Приличия требовали отдать последнюю дань уважения отцу. Помолиться за него здесь, где он прожил всю свою жизнь.
В лесу, за домом, послышался треск и шорох. Хильда испуганно оглянулась, но ничего не увидела. Одиночество усиливает все звуки.
Тяжело, словно ноги ее были налиты свинцом, она шагнула на ступени амбара, настолько заросшие мхом и травой, что каменных плит почти не было видно. Как добры эти люди, одевшие его и положившие сюда! Андреас… Он участвовал во всем этом. Значит, он сочувствовал ей, значит, понимал сложность отношений между ней и отцом, которому она никак не могла угодить, сколько ни старалась.
Дверь амбара, старая и покосившаяся, заскрипела. Сколько она перетаскала на спине тяжестей — больше, чем иная лошадь!
Внутри было темно, поэтому она оставила дверь открытой.
Хорошо, что они прикрыли его покрывалом с постели! Она бы не осмелилась снова взглянуть на его лицо, искаженное страшной предсмертной гримасой.
Впрочем… он умер до этого, как утверждает господин Маттиас. Но это слабое утешение. Это тоже очень страшно. А вдруг там кто-то есть?
Опустившись на колени, Хильда принялась вполголоса молиться о том, чтобы Господь взял к себе Юля Ночного человека.
Дверь амбара захлопнулась от ветра, внутри воцарился полумрак.
И дай его душе успокоиться, чтобы она не появлялась больше в этой земной жизни…
В хлеву, что был под амбаром, что-то зашуршало. Она бросила взгляд на ступени, ведущие вниз. Дневной свет не проникал в тот угол, да и день был пасмурным, так что слабый свет едва просачивался в приоткрытую дверь.
Наверняка это были крысы, ведь хлев был теперь пустым. Она пыталась закончить прерванную молитву. Контуры отцовских ступней вырисовывались под покрывалом, прямо над ее головой.
Но, насколько она помнит, у них никогда не водилось крыс.
Она снова услышала шорохи. Чьи-то крадущиеся, осторожные шаги.
Господи, ты, видящий всех грешных, обрати свой взор к этому несчастному человеку…
Хильда замерла. Кто-то фыркал, сопел, громко дышал внизу, крался вдоль стены, ступал тяжелыми лапами…
Она забыла про молитву. Она долго стояла на коленях, окаменев, как в судороге, потом потихоньку поднялась. И тут она услышала другой звук: скрип повозки возле калитки.