Дочь палача
Шрифт:
Главным для Хильды было то, что она живет здесь не из милости. Ей предстояло работать — и работа эта была нелегкой, занимающей весь день. Она чувствовала, что в ней нуждаются, что она здесь ко двору, — и это было прекрасное чувство. Конечно, ей было чем заняться и в отцовском доме, но та работа была безрадостной, за нее никто не благодарил и не хвалил.
Здесь никто не ругал ее, если она с непривычки делала что-то не так. Здесь проявились, наконец, многие скрытые таланты Хильды: ее дар обустраивать все вокруг себя, делать все красивым, если не сказать — художественным.
В
Она проснулась в холодном поту.
— Благодарю тебя, Господи, что это был всего лишь сон, — с облегчением прошептала она.
И тут ей стало страшно: она не понимала раньше, что так сильно не любит отца, что его смерть может стать для нее облегчением.
Они с Эли работали вместе, им было поручено днем присматривать за детьми. Подружиться с Эли было не трудно: она была такой мягкой, простой, радующейся всякому вниманию к себе. Стоило с ней кому-то заговорить, и она расцветала. Хильда была более зрелой, более серьезной, и они прекрасно ладили. Эли радовалась тому, что разделяет свои обязанности именно с Хильдой — и это, в свою очередь, радовало Хильду. Слова Эли, в смысл которых она пока не вдавалась, радовали ее.
Однажды, сидя на лужайке и делая букетики из цветов, Хильда догадалась, что Эли влюблена.
— Ты любишь кого-то? — удивилась Хильда, считавшая, что Эли еще слишком молода для этого.
— О, да, — шепнула ей Эли. — И это совершенно безумная влюбленность. Я не осмеливаюсь рассказать об этом отцу и матери, они упадут в обморок. Но как это прекрасно! И я верю, что нравлюсь ему! Он проявляет ко мне такой интерес, а это о чем-то говорит, не так ли?
Взгляд Хильды стал мечтательным.
— А ты была когда-нибудь влюблена? — пылко спросила Эли.
— Я сейчас влюблена, — ответила Хильда. — Впервые в жизни. Но я не могу рассказывать об этом даже тебе.
— Почему же?
— Разве ты не понимаешь? Никто не хочет иметь со мной дело, я давно знаю об этом, я же дочь помощника палача. Так что я предпочитаю об этом молчать — я должна прожить свою жизнь в одиночестве. Но мечты есть и у меня, этого у меня никто не может отнять. И тоска…
— Ах, да, тоска! — вздохнула Эли, устремив взгляд на море. — Эта тоска так прекрасна, так печальна, тебе не кажется?
— Да. И так горька.
— Ты думаешь? Мне кажется, что тосковать так чудесно! Когда у человека есть, о ком тосковать, он ощущает в себе столько красоты! Осуществление желаемого, в некотором смысле, не так прекрасно.
Хильда улыбнулась.
— Все зависит от того, о чем тоскуешь.
— Да, это уж точно, — согласилась Эли, — лично я тоскую о многих вещах…
— А я тоскую о людях…
— Нет, я не то хотела сказать, — испуганно прошептала Эли. — Но ты узнаешь обо всем первая, если он признается мне в любви.
Эта юная девушка выражалась так высокопарно! Такова Эли, подвижная, чувственная, отзывчивая. Габриэлла и Калеб были очень довольны ею и не жалели о том, что удочерили ее. Она стала в их жизни чем-то вроде солнца, вокруг которого вращались все их мысли. Иногда, если кто-то говорил об их приемной дочери, они не сразу понимали, кого имеют в виду. Эли настолько вписывалась в их жизнь, что была для них как собственный ребенок.
Андреас приходил почти каждый день, но Хильда не смела питать какие-либо надежды. Она трепетала от страха, что кто-то заметит ее чувство и не верила, что можно снизойти до нее. Но что означали его частые посещения? Габриэлла шутила и многозначительно болтала с ним о вещах весьма пикантных, а он возбужденно хохотал, краснея при этом.
Однажды он подошел в доме к Хильде и негромко произнес:
— Церковный служка распускает в деревне слухи о том, что в амбаре за тобой охотился оборотень.
Он сказал это так прямолинейно, что она растерялась. Все время, пока жила в Элистранде, она старалась вытравить из себя это воспоминание.
Хильда посмотрела ему в глаза — он стоял так близко, что ей чуть не стало дурно.
— Я не знаю, что это было, господин Андреас. Но я подобрала клок шерсти, застрявший на стене хлева. Принести?
— Конечно! И поскорее!
Она со всех ног бросилась в свою комнату. Только бы не заставить его ждать! А то он еще уйдет!
Когда она вернулась, он разговаривал с Эли. Как приветлив он был со всеми! Хильда протянула ему кусок серого, жесткого меха.
— Калеб! — крикнул он.
Мужчины подошли к окну, чтобы получше рассмотреть мех. Эли и Хильда стояли рядом. Эли бросала на нее лучистые взгляды, словно обе были заговорщицами. Откуда было знать Эли, что Хильда влюблена в Андреаса? По ее замкнутому виду этого нельзя было понять. Нет, Эли об этом не догадывалась!
— Я слышал, что Габриэлла очень довольна тобой, Хильда, — сказал Андреас с улыбкой. — Ты принесла им колоссальное облегчение!
— Спасибо, — поклонилась она. — Но что же…
— И мне, и Эли тоже, — добавил Калеб. — Ты нашла подход к детям.
— А ты ведь сначала боялась их, не так ли? — спросил Андреас.
— Да, пока не увидела их. У меня не было никакого опыта общения с детьми. Но эти дети славные.
— Это настоящие маленькие бестии, если говорить честно, — признался Калеб. — Но, как мне кажется, в них начинают появляться человеческие черты. Когда они только прибыли сюда, они считали всех взрослых своими врагами, считали, что человек должен воровать и обманывать, чтобы как-то прожить. У маленького Йонаса был при себе нож, которым он пытался колоть каждого, кто перечил ему.
— Неужели так было? — изумленно спросила Хильда. — В таком случае, вы проделали огромную работу.
— Мы тоже так думаем. А после твоего прихода они стали почти ангелами. Впрочем, надо признать, ангелами с рожками.
Хильда разрумянилась от радости. С Габриэллой она общалась мало, маркграфиня занималась духовным воспитанием детей. Но Хильде очень нравилась эта стройная, худощавая дама с прекрасным лицом и нежными руками. Калеб же взял на себя ведение хозяйства и детьми не занимался — просто они видели в нем отца, у которого можно попросить при случае покататься на лошади.