Дочь палача
Шрифт:
— Нет, об этом не стоит говорить.
Дети успокоились. Теперь они сидели на траве и пытались дуть в травинки. У них ничего не получалось, кроме шипенья.
— Никто лучше вас не годится в мужья и отцы, — тихо произнесла она. — Я часто удивлялась, почему вы все еще не женаты, господин Маттиас. Ведь вы не такой уж юный…
— Мне тридцать лет, — усмехнулся он. — Не знаю, юный я или нет. Может быть, я уже старик?
— Нет, нет, конечно, не старик! — запинаясь, произнесла она, покраснев.
Всегда она говорит
— Со мной совершенно невозможно жить, Хильда, понимаешь?
— Почему же? — с явным интересом спросила она. Это звучало заманчиво, просто вызывающе. — Вы производите впечатление совершенно идеального человека.
— Возможно. Но за это приходится расплачиваться. Расплачиваться своим образом жизни, понимаешь?
— Вы не хотите рассказать мне об этом? — тихо спросила она, обхватив руками колени, так что из-под платья видны были лишь ступни ног.
Он медлил с ответом, но она заметила, что он хочет довериться ей.
— Так трудно об этом говорить. Видишь ли, много лет назад я пережил нечто ужасное…
Она ждала, глядя на него понимающими глазами.
— Все думают, что я всё забыл, что теперь это уже ничего не значит для меня. Но отец и мать знают, что это не так. Днем я могу бороться с воспоминаниями, но по ночам я не в силах противиться им. Мне сняться настоящие кошмары, Хильда. Я кричу во сне, иногда даже хожу. Мать находила меня возле плотины и во многих других примечательных местах…
Хильда молчала, потом, наконец, произнесла:
— Что же вы такое пережили, господин Маттиас?
— Я был заперт в шахте целых два года. То, что я видел там и пережил, настолько глубоко отложилось в моей памяти, что я не могу от этого освободиться. У меня был брат, сводный брат, которого я очень любил. Нет, мне тяжело говорить о нем!
— Возможно, вам станет легче, если вы расскажете об этом! О, как часто мне нужен был кто-то, с кем я могла бы поговорить! Обо всем, что накопилось в душе. Бедный господин Андреас, когда он вез меня сюда, я не могла остановиться, просто ужас, мне было так стыдно, но я ничего не могла с собой поделать.
— Думаю, тебе приятно было поговорить с кем-то, а Андреас не осмеливался перечить…
— Поэтому я и могу понять, каково приходится вам. Я не напрашиваюсь, чтобы вы рассказали об этом именно мне, но можете быть уверены, я никому об этом не расскажу.
— Где ты научилась так хорошо говорить, Хильда? И так умно!
Она смутилась.
— Моя мать меня многому научила. Я всегда старалась быть похожей на нее. Я думаю, когда человек умирает, он передает другому свои лучшие качества, чтобы добро не пропадало.
— Прекрасная мысль.
Оба замолчали. Возможно, оба думали о том, что из душевных качеств Юля Ночного человека мало что можно было перенять.
— Что же произошло с вашим братом? — тихо спросила она.
— Он был одним из «меченых» Людей Льда. Он ничего не мог с собой поделать. Но он пытался отделаться от меня, это он… Нет, я не хочу очернять его.
Маттиас с трудом собрался с мыслями.
— Извините, — сказала Хильда, — мне не следовало спрашивать об этом. Но теперь я понимаю, что вы не такой безоблачно счастливый, каким кажетесь со стороны.
— Нет, я совсем не такой. Так что ты понимаешь теперь, почему я не могу на тебе жениться. Я не могу втягивать жену в свою преисподнюю.
— Но, я думаю, женщина сочтет для себя прекрасной задачей успокоить вас! — пылко воскликнула она. — Думаю, что это именно женская задача! Ведь женщина хочет представлять для мужа подлинную ценность, и я уверена, что женщины могут вынести все, что угодно, ради любви!
Он улыбнулся.
— Я не думал, что ты так хорошо знаешь женщин.
— Но я знаю себя!
Маттиас положил руку ей на плечо.
— Так что ты теперь знаешь, что у тебя есть поклонник. На этом мы, я думаю, и остановимся.
— Эли говорила о тоске, — мечтательно произнесла она, — что это самое красивое, что может быть.
— Красивее, чем любовь?
— Этого она не говорила. Она говорила, главным образом, о тоске по чему-то… Но, я думаю, она права. Я знаю, что такое тоска. Она болезненна — и она обогащает. Вы тоже знаете это, не так ли? Знаете, как она переполняет человека, так что тот начинает чувствовать вокруг себя пустоту, словно все уходит в глубь него самого — земная красота, человеческая дружба… все это безысходно пребывает в нем самом. Вы тоскуете о том, чтобы кто-то разделил с вами печаль, но считаете, что не имеете на это права.
— Да, это так.
— Было очень любезно с вашей стороны поговорить со мной, это принесло мне огромную радость, надеюсь, что вы когда-нибудь найдете того, кто вам дорог.
— Ты думаешь, этим человеком не можешь быть ты?
Она вздрогнула.
— О, нет, ни в коем случае! Разве можно ставить нас рядом? Я уже говорила об этом господину Андреасу и повторяю вам: я совершенно готова прожить жизнь в одиночестве.
— Но тоску ты себе оставляешь?
— Да, и мечты. Вы придали содержательность моей жизни. Хотя это произошло раньше, после того, как я приехала сюда, в Элистранд: моя жизнь стала беспредельно богатой! Я так счастлива, господин Маттиас!
Он встал.
— Приятно слышать об этом. А теперь мне пора. Спасибо за беседу.
Она тоже встала.
— Это я должен благодарить вас. Вы позволите мне сказать, что я считаю вас самым прекрасным из всех людей, которых я встречала?
Маттиас улыбнулся.
— Спасибо, Хильда. Увидимся.
Когда он ушел, она позвала детей обедать. Она шла и мысленно улыбалась. Его слова совершенно сбили ее с толку.
Кто-то любит Хильду дочь Юля? Ту, у которой не было даже друзей?