Дочь партизана
Шрифт:
Мне нравились эти байки, но теперь я уж и не знаю, было ли в них хоть сколько исторической правды. Помнится, там фигурировал некто «Черный Георгий», а еще кто-то по имени Матия Губец [14] . Слегка наигрывая благочестивый ужас, Роза смаковала жутко кровавые истории о турках. Одна была про властителя, который всех пленных ослепил, но в каждой сотне одного оставил зрячим, чтоб отвел товарищей домой. Король, с которым турок воевал, от потрясения умер, увидев, что сталось с его войском. Потом была история о трагической любви принца Михаила и еще о том, как в загребском соборе Губеца короновали «крестьянским королем»: толпа ревела и размахивала шляпами, а ему на голову надели добела раскаленный обруч. Рассказы эти, нередко запальчивые, объясняли Розину ненависть к туркам, хорватам, албанцам и прочим балканским соседям. Как-то я слышал анекдот об ирландском варианте болезни Альцгеймера: забываешь все, кроме ненависти. Наверное,
14
Георгий Петрович Карагеоргий (ок. 1762–1817) – руководитель первого сербского восстания против Османской империи, основатель династии Карагеоргиевичей. При рождении получил имя Георгий, прозвище Карагеоргий («кара» – по-турецки «черный») возникло из-за его смуглости и вспыльчивости. Матия Губец (Амброз Губец, 1538–1573) – предводитель крестьянского восстания в Хорватии и Словении в 1573 г.
Роза ладила со всякой дикой живностью. Пряталась в подсолнуховых зарослях, где ее видели одни лишь птицы, и зверье потихоньку к ней привыкало. Подсмеиваясь над собой, рассказывала, что мыши были ее гонцами, кролики – лордами и вельможными дамами, пчелы, если не ошибаюсь, русскими шпионами или убийцами-турками, а лисы – принцами и принцессами. Себя она тоже мнила принцессой и вообще была слишком озабочена царственностью – как-то странно для коммунистки. Мы встретились еще до появления принцессы Дианы, но я уверен, что позже Роза восторгалась ее историей. Помню, в наших беседах о принцессе Маргарет и капитане Питере Таунсенде, о герцоге Виндзорском и миссис Симпсон [15] выяснилось, что Роза знает о них гораздо больше моего.
15
В 1953 г. капитан Питер Таунсенд (1914–1995), конюший короля Георга VI, сделал предложение принцессе Маргарет (1930–2002), младшей сестре королевы Елизаветы II; принцесса Маргарет согласилась, но, поскольку Таунсенд был разведен, британское общество брак не одобрило, Маргарет не захотела отказаться от своего права на наследование престола и в 1955 г. публично объявила о разрыве с Питером «ввиду обязанностей перед страной». Уоллис Симпсон (Бесси Уоллис Уорфилд, 1896–1986) – с 1937 г. супруга герцога Виндзорского, короля Великобритании Эдуарда VIII (1894–1972), который, пожелав жениться на дважды разведенной американке, в декабре 1936 г. отрекся от престола.
Она рассказывала, что под летним солнцем превращалась в мулатку, а черные волосы ее выгорали до каштановых. Я это видел на наших летних прогулках. Роза любила гулять. «Если когда-нибудь уеду, – говорила она, – буду скучать по здешним паркам, где лондонские старушки кормят уток с утятами». Однажды я спросил:
– Если кролики – лорды и леди, то кто утки?
– Дураки, что талдычат королю о его величии.
– Ага, стало быть, свита.
Зимой маленькую Розу укутывали и гнали на улицу, чтоб нагуляла румянец. В снежные зимы наметало сугробы футов в шесть, а то и выше, – прыгнешь в пушистую белую кучу и утонешь с головой. Потом Роза оттаивала перед очагом и, паря ноги в тазу с горячей водой, наслаждалась одновременным жаром и холодом. Мне нравились эти рассказы, в них многое напоминало мое гостевание у деда с бабкой в Шропшире, где в Рождество было так студено, что к утру оконные стекла индевели, а мы спали в свитерах, носках и шерстяных шапочках. В сугробах мы, ребятня, рыли ходы и берлоги. Однажды в такой берлоге меня завалило, я еле выбрался. Но в те дни взрослые не особо тряслись над детьми. Бывало, мать скажет: «Ступай гулять и до темноты не возвращайся». Целыми днями мы гоняли по лесу, где лазали по деревьям, рыли норы и запружали ручьи. Однажды с братом и сестрами затеяли строить иглу, мама нам помогала. Говорят, эскимосам в их жилище тепло, но мы вусмерть закоченели. Снег, не желавший нарезаться кирпичами, рассыпался, и мы строили нашу хижину, прихлопывая снежные стенки лопатками. Я никогда не видел мать такой молодой и счастливой. Румяная, облачка пара изо рта. Когда стройка закончилась, мать напоила нас чаем. Дрожа от холода, мы сидели в иглу и пили обжигающий чай. Правда, долго не вытерпели. Я никогда не пил чай горячее и слаще. Надеюсь, дочь вспомнит меня тепло, как я – свою мать. В войну, рассказала Роза, партизаны строили ледяные домики, вход закрывали брезентом, в стенках делали ниши, к потолку подвешивали керосиновую лампу. Скажу по чести: слава богу, что меня миновала чаша сия. Наверное, я заурядный коммивояжер,
Ого! Я сильно отклонился от рассказа о Верхнем Бобе Дилане и Розиной кошачьей фобии. Ничего, сейчас вернусь. Роза уверяла, что она из тех истинных любителей всякой живности, кто угощает яблоками лошадей и швыряет палки чужим игривым собакам. Свидетельствую, что так оно и было, ибо на прогулках в парке сам все это наблюдал.
Однажды Розин отец принес домой грязный холщовый мешок.
«Посмотри, что я нашел», – сказал он, пристроив ношу на столе.
В мешке оказался квелый котенок, у которого только-только открылись глазки. Отец шел берегом реки и услышал мяуканье. Кто-то бросил завязанный мешок в воду, и тот поплыл, но зацепился за корягу. Отец палкой его выудил.
«Не выживет, – сказала мать. – Надо было его прикончить».
«Как он тебе, принцесса?» – спросил отец.
Роза пальчиком потрогала котенка:
«Нравится».
«Не хочешь, чтобы он умер?»
«Нет».
«Тогда хорошенько за ним приглядывай».
Поначалу котенок рос вместе с крольчатами. Как известно, кролики не умеют считать, и крольчиху не смущает, если вдруг один из ее отпрысков слегка отличается от других. Между прочим, я слышал невероятную историю о крольчатах, выращенных кошкой, чьих родных котят утопили.
Ну вот, урча и пихая «братцев», котенок сосал мамкину титьку, а затем подрос и распрощался с кроличьим семейством. Роза окрестила его «Яблок» и носила за пазухой. Иногда котенок языком пробовал ее сосок, надеясь подкормиться, – ощущение было приятным и волнующим. Я почувствовал укол завистливой обиды – меня-то за пазуху не приглашали.
Утомительно слушать рассказы о чужих замечательных любимцах. Нет, я знаю, что моя собака или кошка – это и впрямь нечто особенное, но восхваления прочих питомцев меня раздражают. Однако я выслушал повесть о том, какая прелесть был Яблок, как билось его сердечко, когда Роза прижималась ухом к его бочку, как он забирался к ней под одеяло и мусолил ее сорочку и о том, что он так и не избавился от кроличьих повадок и часто сиживал на клетке бывшей родни; кроме того, он был охотник: молнией кидался за скомканной бумажкой, хватал и прятал ее в башмак. Любимой была история, как однажды Роза положила в кошачью миску хрящики, а кот выудил и перепрятал в ее туфлю, что выяснилось наутро, когда Роза обувалась.
Жизнь кота закончилась печально, и все из-за того, что бабушка подарила Розе коноплянку. Кажется, в тех краях и поныне держат диких птиц. В детстве у меня жила болтливая сорока, но сейчас в Англии вряд ли кто заводит пернатых.
Конечно, Роза была в восторге от своей пичуги. Я узнал, какая у той была прелестная алая грудка, да еще алые крапины на головке. Если коноплянке что-то не нравилось, об этом она извещала посвистом: «ду-ить! ду-ить!» Как всякая птица, она летала по дому, испражняясь на все без разбору. Хорошо, наверное, бесстыдно гадить, не боясь последствий.
Весной птичка пыталась спариться с Розой. Она приспускала крылья, распушала хвост и взъерошивала перья. Затем облетала вокруг Розы, испуская нежный горловой зов, усаживалась ей на палец и, встрепенувшись, – ай-ай! – роняла капельку спермы. При всяком повторе этой истории мне вновь казалось, что меня обошли.
Ну, я почти догадался, чем оно все кончится. Если по дому летает коноплянка, а на подоконнике дремлет кот, и птичка, стукнувшись об оконное стекло, падает на тот же подоконник, то котяра ни в чем не виноват. Роза же была всего лишь маленькой девочкой, еще не ведавшей о ледяном равнодушии природы.
С трепыхавшейся птичкой в зубах Яблок спрятался под кресло. Роза вскрикнула и попыталась вызволить пленницу, но кот еще глубже забился в укрытие. Девочка выдернула птицу из кошачьей пасти, однако в руке ее осталось лишь безголовое тельце. Кот полоснул когтями, наградив хозяйку глубокими царапинами, а затем перешел в полномасштабную атаку с применением клыков и лап.
Роза завизжала и попыталась стряхнуть осатаневшего кота. Я не помню всех деталей, но, видимо, она слишком сильно встряхнула рукой, потому что кот перелетел через всю комнату, и дело кончилось двумя бездыханными питомцами.
Пришел отец, постарался ее утешить. От него уютно пахло табаком и одеколоном, вспоминала Роза. Вдвоем они сложили надвое разорванную птаху, у которой и глазки-то не успели погаснуть. Еще мучительнее была новость, что кот сломал себе шею.
Кто внезапно терял питомцев, поймет Розино состояние. Только нужно помнить: она была совсем маленькая, считала себя убийцей и боялась, что ее посадят в тюрьму.
В дальнем уголке сада Роза похоронила кота и птицу в одной могиле, после чего на пару дней девочку отправили к лысой бабушке. Однако по возвращении Розу ждал новый удар: могила оказалась слишком мелкой, и потому коноплянка сгинула вообще, а коту выгрызли брюхо. В летнюю жару истерзанный труп с багровой дырой источал кошмарную вонь. Под хвостом и на морде копошились опарыши. Казалось, будто мертвый кот скалится. Роза выкопала могилу поглубже, но с тех пор не могла спокойно смотреть на кошек.