Дочь Пожирательницы грехов
Шрифт:
– Спросил, - улыбнулся он, поклонился и ушел.
Так и продолжалось. Первая неделя стала второй, и он все больше времени проводил на моем пороге, воспринимая вопросы о Дорине как намек, что он может спрашивать о цветах, что я вышивала: какие мне нравятся, видела ли я их своими глазами или только на картинках. Он рассказывал, как красят шелк, из которого я брала нити, размышлял вслух, что будет, если все как-то смешать. Он рассказывал о трегеллианских цветах и растениях в деталях, и я спросила его, не был ли он травником, раз так много знал. Но это заставило его замолчать,
– Дорин говорит, что мне нужно отправить мечи кузнецу, чтобы заточить, миледи, - сообщил он однажды утром, по привычке задержавшись, меняя огарки свечей на новые.
– Очень хорошо, - сказала я, отчасти думая о садах внизу, отчасти о его словах.
– Не очень, миледи. Кузнеца нет.
Я обратила на него внимание.
– Нет?
– Королеве показалось, что он плохо подковал ее лошадь.
Я безмолвно помолилась за кузнеца.
– Мои разговоры вам мешают, миледи? – спросил он с порога, где чистил ногти ножичком.
– Нет.
– Скажете, если будет мешать. Я не обижусь.
– Это не мешает, Лиф.
Он улыбнулся.
– Я рад. Но куда же отправлять мечи?
* * *
Дни складывались в узор из завтрака, разговора – хотя я больше слушала – с Лифом, пения, обеда, молитвы, ужина и работы над вышивкой, пока не нужно было идти спать. Но этого не хватало. Когда я отослала его, чтобы помолиться днем, то не ощутила привычного спокойствия. По вечерам я брала иголку и откладывала, глядя на него, сидящего на пороге, читающего потрепанную книгу вечер за вечером. После двух таких недель я попросила читать мне, и он делал так, зачитывал мне альманах, рассказывал мне о предсказаниях погоды двадцать лет назад. Хуже всего было то, что это быстро стало лучшей частью дня, игла выпадала из руки, когда он читал своим певучим голосом.
Я не знала, стало бы так, если бы Тирек стал моим стражем, мысль ранила. Он напоминал мне Тирека, ведь тоже забывал, кто я, или не обращал внимания. Он был бесстрашным, как Тирек, таким же безрассудным, и я не должна была это поощрять, не должна была рассказывать ему о Мэрил и брать у него цветы. Я не хотела, чтобы все закончилось моими руками на шее Лифа из-за того, что я выдала многое трегеллианцу, даже если он не был верен своей стране.
Я повторяла себе снова и снова, что в наших поступках нет вреда. Мы не обсуждали королевство или замок, и я не могла предать королеву или страну, потому мы были в безопасности. Но мне все равно было не по себе, и я не знала, почему. Что-то внутри тревожило меня, и я хотела убрать это, но не могла, и Лиф удивлялся, когда возвращался и заставал меня расхаживающей по комнате.
– Вы протопчете дыру в полу, миледи, - широко улыбался он, притворяясь, что осматривает холодный камень. Я закатывала глаза. Он улыбался так легко, словно его лицо разделялось пополам, он показывал миру все зубы.
* * *
Когда Лиф зашел в комнату с завтраком через три недели после разговора с королевой, я все еще не встала, сидела у подушек, что сложила за спиной. Я пыталась прочитать его записку, но могла разобрать только свое имя. Я медленно искала буквы из него в других словах, но я не знала буквы вокруг них, и это смущало. Когда Лиф постучал, я спрятала записку под подушку.
– Сегодня завтрак в постель, миледи?
– Я проспала, - сказала я. – Если дашь минутку, я оденусь.
– Простите, миледи, но вы можете оставаться в кровати и есть столько, сколько пожелаете. Вам еще несколько дней никуда точно не нужно уходить.
– Боги меня за лень не похвалят.
– Даже богам нужно отдыхать, - улыбнулся он. Я потрясенно поняла, что улыбаюсь ему в ответ. Он замер и склонил голову. – Вам стоит больше улыбаться, миледи. Вам идет.
Желудок совершил сальто, я отвела взгляд.
– Простите, это было слишком. Я молчу, - он опустил поднос передо мной, двигаясь медленно, и я не двигалась, пока он опускал его на мои колени. Он посмотрел на меня, и я кивнула. Я намазала на белый хлеб мягкий сыр, а когда он ушел, вытащила из-под подушки записку и продолжила разгадывать ее, пока ела.
Дверь снова открылась, Лиф вернулся за подносом, и я спрятала записку, скрестив руки на груди.
Но из-за полога показалось не лицо Лифа, а лицо принца.
Я тут же вскочила с кровати, перевернув поднос и, для полноты, запутавшись в простынях и рухнув лицом в пол.
Принц Мерек стоял передо мной с улыбкой на губах, но он прикусил губу, чтобы не улыбнуться шире.
– Твайла, - сказал он, серьезно кивнув мне. – Мне позвать твоего стража?
– Нет, - поспешно сказала я, накинула халат на плечи и встала перед ним. – Простите мня, Ваше высочество. Я не была готова, - щеки горели от стыда.
Принц осмотрел меня, глаза блестели от удивления.
– Не нужно так низко мне кланяться. Хватит и кивка. Ты не ушиблась?
– Нет, Ваше высочество, - ровно сказала я, хотя лицо могло меня выдать. Он шутил? – Я в порядке.
Он отвернулся, кривя губы.
– Я пришел, чтобы посмотреть на вышивку. Мама сказала, что ты думала сделать новую. Как успехи?
Я плотнее укуталась в халат, жалея, что не встала раньше, желая, чтобы волосы не падали свободно на лицо. Он посмотрел на жалкие попытки вышивки на ткани, а потом на меня, вскинув бровь.
– У меня не было времени, Ваше высочество, - оправдывалась я.
Его губы скривились в скрытой ухмылке.
– Ясно. Стыдно. Тебе не пригодились мои рисунки?
– Пригодились. Конечно, пригодились. Спасибо, - я замерла, а потом подошла к комоду и сложила его рисунки в папку. Я протянула это ему, он нахмурился.
– Они для тебя, Твайла. Как подарок.
Я покраснела во второй раз и поклонилась, не управляя телом.
– Вы слишком добры, Ваше высочество.
– Поужинай со мной позже, - сказал он вдруг, но так быстро, что я не поняла, правильно ли расслышала.
– Ваше высочество?
– Вечером. Приходи ко мне, хотя лучше я приду с ужином к тебе. Знаю, мама приказала тебе оставаться здесь, пока страж не вернется.