Дочь реки
Шрифт:
— Тогда мы к своим вернемся, — рассудил Рарог спокойно. Как будто не заметил замешательства на лицах Ратши и Грозы. — А там, коли примете…
— Примем, — отрезал отец. — И к обедне ждем.
Он встал, возвышаясь над головой дочери горой, словно пиком своим утонувшей в буйной туче седоватых волос и бороды. Она посмотрела на него снизу вверх — и увидела его совсем таким, как раньше бывало. Когда она только едва доставала ему до пояса и смотрела вот так — с восхищением, чувствуя его силу. Ратша протянул руку Рарогу. Раскрытой ладонью вверх — и тут уж пришел черед тому оробеть слегка. Правда, следы смятения быстро пропали с лица находника, сменившись легким
— Так и решим, — кивнул Ратша.
И ватажники, словно по безмолвному велению предводителя, повставали со своих мест и прочь из общины направились, тихо между собой переговариваясь. И Гроза встала, думая, что им с отцом пора бы тоже идти, но он за руку удержал, приказывая остаться. Только и удалось напоследок поймать взгляд Рарога через плечо. И как будто в груди что-то стрельнуло.
— Мне с тобой о многом поговорить надо, Гроза, — голос отца выдернул из легкого оцепенения.
— Беляна сбежала, — зачем-то ответила она.
Отец нахмурился пуще и вновь сел на скамью, похлопал рядом с собой ладонью, и Гроза опустилась на нее. И наглядеться не могла на лицо его: впрямь ведь соскучилась. И на душе легче становилось от того, что она теперь здесь и одного его без пригляда не оставит. А там уж князь не станет нарочно ее у отца забирать. Права не имеет: она ему не рабыня какая и не жена.
— Значит, не хочет замуж на Уннара… — вздохнул воевода, и по губам его отчего- то легкая улыбка пробежалась. — Тем ей хуже. Против отца пойдет, и род от нее отвернется. А коли до зазнобы своей доберется и девичество отдаст — так и того пуще. Что ж вы творите-то, девки… Считаете, лучше знаете, как поступить? — он махнул рукой. — Да все так думают. В ваши-то годы. Только не думаете вы, чем это все закончиться может.
— А я что? — Гроза так и вспыхнула мигом.
— А что ты? — отец взглянул с прищуром плутоватым. — То, что с Рарогом этим сюда приплыла, стало быть, хорошо? Думаешь, люди не станут о тебе кривотолки носить, как лай собачий? Одна среди полусотни мужиков!
— Да не трогали они меня! — вскипела Гроза, хоть и помнила еще, как по краю ходила в ту ночь, когда понесла ее неведомая сила в лесную чащу, к святилищу Велеса. Да то, видно, чары виноваты были, что выплеснулись так не вовремя.
— А коли тронули бы? — Ратша ударил ладонью по столу. — Что бы ты сейчас делала? Взбрело ей, вишь, в голову. За мной присмотреть…
Он еще пробормотал что-то неразборчиво и голову опустил, разглядывая гладкие доски стола под рукой.
— Рарог не позволил бы, — отчего-то уверенно возразила Гроза.
Так уверенно, что самой страшно сделалось. Как будто право он уж возымел на нее какое. Оберегать и присматривать за ней. Подавать миску с похлебкой у костра и накрывать плечи тем самым узорным шерстяным покрывалом, что хранило его запах: терпкий, ореховый. Все эти мгновения, на которые она и внимания не обращала за время пути, вдруг отчетливо встали перед глазами. Вцепились в мысли, вращаясь, как россыпь бликов по листве, как бывает, если встать под деревом и кружиться, задрав голову к кроне. Странно так. И отчего-то тепло становится на кончиках пальцев. И на скулах, что загорелись непрошенным румянцем.
Отец увидел все, конечно.
— Рарог твой… — заикнулся было, но продолжать не стал. Добавил только. — Душа заблудшая.
— А я не заблудшая будто, — отчего-то захотелось его защитить. Хоть он, может, и не достоин того вовсе.
— Я не хочу, чтобы так было, — тверже заговорил отец. — О том и говорить с тобой хотел. Замуж тебе пора.
Гроза и рот открыла да закрыла вновь. Как будто весть эта для девицы, в самые подходящие лета вошедшей, не должна быть обыденной. И более того — желанной. Многие с малых лет, как только понимать начинают, что и к чему в их семье-роду, о свадьбе грезят. И кукол нянчат, и науку женскую постигают рьяно, чтобы дальше, в жизни замужней, было легче. Гроза от того, чему ее женщины учили: сначала мать, а там и сестра отца — не отлынивала никогда. И пряла- вышивала, ткала не хуже других, хоть и без особого рвения тем занималась. Да оставь ее на хозяйстве одну — со многим справится. Только вот мечом или топором помахать или верхом проехаться для нее всегда было милей. Отец не усердствовал в обучении дочери тому, что парню знать положено: девчонка ведь. Но и с заметным удовольствием принимал ее желание постичь дело для него привычное и занимающее много места в жизни. Оттого и вышли ее умения ни то, ни се. Так только, русина вон по тропе погонять, чтобы запыхался.
А как узнала Гроза о том, что мать ей в наследство оставила, какое приданое подготовила, так и вовсе даже самые дальние мысли о замужестве она стала от себя гнать. И только луну за луной отсчитывала до того мига, как сможет вслед за ней уйти, отца уберечь и тех мужчин, что на ее пути встречались или встретиться могли.
— Может и пора, — наконец выдавила она. — Да только ты как будто не знаешь, что нельзя мне…
— Почему это нельзя? — отец приподнял густые брови. — Коль выйдешь замуж до следующей Красной горки, так ничего тебе грозить не будет. Отпустит она тебя.
Она… Так сказал, будто имя матери и произносить ему больно. А может, мерзко — кто знает, чего больше было в душе Ратши к ней. Теперь, по прошествии стольких лет. Как будто и отболело многое, а все равно незаживающий нарыв остался. И забирала эта хвороба душевная из него силы.
— А ты как же? — не сдержалась Гроза.
Он понимал все. И, наверное, желал оттого еще более рьяно дочь уберечь.
— А что я? — развел руками Ратша. — Я годы свои прожил так, как мне совесть велела. И ни о чем не жалею. Вот только тебя замуж выдам — и все.
Он накрыл ладонь Грозы своей, но она отдернула, едва с места не вскочила, но удержалась. И зажгло веки злыми слезами: чувствовала она себя зайцем загнанным. Все пути один за другим отрезаются. Мало было ей князя, так еще и отец принялся ее вразумлять и волю свою навязывать.
— Я думала… Смогу с ней встретиться. Уговорить не трогать тебя. Отпустить, — пробормотала еле-еле, давя в груди душное негодование.
— Нашла, с кем говорить. У нее ж сердца нет. Нет ничего. Жалко только, что я понял это поздно. Как в дурмане был, — отец вздохнул. — Так что ты глупости эти брось! Хотел за тобой ехать, как с русинами все решится, но раз уж ты сама сюда примчалась, стало быть Макошь и Лада так решили. Одобрили.
Гроза опустила голову, прислушиваясь к голосам мужей снаружи общины. Вот это попала из огня да в полымя. Сбежать от князя хотела, а теперь вот ненароком и замуж могла угодить. Зашла в общину чепядинка в простой, но добротной рубахе из небеленого полотна, в поневе заметно поношенной. Взглянула осторожно, исподлобья, видно, озадаченная молчанием, за которым застала воеводу и его дочь. Поставила на стол кувшин с ароматным травяным питьем и две кружки: уж неведомо кто велел позаботиться.
И все нутро аж вздрогнуло от одного только запаха. Словно был он духа протухшей рыбы хуже.