Дочь реки
Шрифт:
Он обхватил ладонью шею Грозы, подтолкнул, запрокидывая ее голову, и припал к холодным губам своими. А она и хотела противиться, да не могла еще толком шевельнуться. Но князь сразу почувствовал, что она не отвечает. Что губы ее остаются мягкими и неподвижными. Отстранился, глядя сверху вниз.
— Нам пора возвращаться. Нас ждут, — проговорил осипшим голосом.
Он поднял Грозу на руки и понес прочь с берега. Вечернее Око, что еще висело над окоемом, едва касаясь его края, светило в спину князю, пронизывало кончики его волос сияющими нитями. Он смотрел перед собой, о чем-то крепко размышляя, и глаза его погасли, как только вошли они во мрак притихшего к ночи леса.
Гроза держалась за его шею, досадуя на то, что идти сама не может. Что вынуждена жаться к его груди и слышать, как гулко бьется его сердце. Как ударяет в висок мерно, убаюкивая. И потому она не видела почти, как донес ее Владивой до стана, оставленного на большой прогалине поодаль от Ледного озера. Проснулась только глубокой ночью, наконец ощутив в себе силы хотя бы шевельнуться. И тут же поняла, что не одна в шатре. Что князь, ничуть не скрывая того от гридей, остался с ней и сейчас лежал рядом, прижимая ее к себе, дыша размеренно ей в шею. Губы его касались выступающего позвонка, а рука покоилась на груди, тяжестью своей сминая нежную округлость.
Да он, и верно, с ума сошел! Гроза прикрыла ладонью рот, сдерживая всхлип, что невольно вырвался из горла. Медленно, чтобы не потревожить, выбралась из-под руки князя и отползла в сторону. И вовсе бы уйти, да куда пойдешь посреди ночи, хоть и неверная она, летняя. Качается на самом краю темноты и вот-вот снова сомнет его нетерпеливое Око, что уже подпирает верхним краем своим окоем там, за границей миров.
Так и пролежала она до рассвета, отвернувшись от Владивоя и слушая его размеренное дыхание. Если князь и разозлился, не обнаружив ее под боком, когда проснулся, то ничем это не выдал.
— Как ты, Гроза? — спросил.
— Идти пока долго не смогу, но если есть лошадь…
Владивой рассмеялся тихо и коротко. Покосился на нее, натягивая рукава рубахи, нырнул в одежу и одернул. Она невольно залюбовалась его ровными уверенными движениями. Словно то, что князь в шатре с ней одном стоит и одевается после ночи — самое обычное, что могло бы случиться этим утром.
— На лошадь она захотела. Чтобы свалиться с нее через пару саженей? А после что, от тебя одни кости собирать? Не выдумывай.
А Гроза так и задохнулась от негодования. Да чего это он ею распоряжается так, будто ночь эта право ему такое дала? Слабость невольная только злила. И хотелось поскорее в себя прийти, чтобы снова ни в чем от князя лишней помощи не ждать.
— А как же до порогов добираться будем?
— В седле со мной поедешь, — ровно уронил Владивой.
Теперь уж спокойно и даже, кажется, удовлетворенно. А Гроза едва не застонала: за что ей Недоля такое испытание подбросила? Чтобы невольно приходилось к князю жаться и тем заставлять его думать, что она от слов своих, что недавно сказала, уже отступилась.
Скоро пришел кметь, который нынче отвечал за утренню для всех, принес наваристой каши. Надо же, обо всем позаботились, хоть в путь не такой уж далекий собрались. Да, верно, думали, что затянуться он может. Гроза приняла миску, полную исходящего паром ячменя с тонкими кусочками вяленой свинины — и едва удержала ее. Не потому что горячая, а потому что тяжелой она показалась едва не как камень. Гридь вышел, а Владивой тут же рядом оказался и подсобил. Забрал посудину у Грозы и сунул в руку ложку.
— Ешь, сил набирайся.
И все то время, что Гроза утренничала, он держал миску на весу перед ней. Как ни пыталась забрать — не отдавал. И все смотрел в ее лицо, заставляя задыхаться в душных волнах жара, что то и дело подкатывали к самому горлу.
Скоро выдвинулись в путь. И всю дорогу, что была до Порогов, пришлось терпеть близость Владивоя. Его настойчивую руку на талии, которая то и дело спускалась ниже по животу, надавливая. Проникала слегка между бедер и возвращалась обратно еще до того, как Гроза успевала воспротивиться.
И тревожно было думать о том, что князь и впрямь ведет себя так, будто ни от кого не собирается больше скрывать своей тяги. Своей заботы и желания. Будто решил все — а вот к чему это приведет, одни только боги разумеют.
В Порогах не стали задерживаться долго. Князь только сам сходил до здешней травницы Милонеги и принес для Грозы трав, что помогли бы скорее силы вернуть. Она приготовила отвар, еле ползая по гостинной избе, выпила на ночь — и мигом провалилась в сон, как только голову на лавку опустила. На другой день все собрались и еще до рассвета отправились дальше до Волоцка. Прошли через Белый Дол: забрали Драгицу. И с отцом удалось лишь парой слов перемолвиться. Да он рад был уже тому, что Гроза жива и что теперь под защитой надежной, хотя бы до того мига, как заберет ее жених.
И думалось, что в Волоцке спокойно и безопасно, да все равно возвращаться туда не хотелось. Дни шли за днями: монотонные напряженные. Скоро Гроза уже совсем оправилась после встречи с матерью, которая словно перевернула в ней что-то, надломила — и теперь только ждать, когда станет вовсе ясно, что именно. И страшно было одно: уйти вслед за вилой ей будет очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем думалось еще несколько лун назад. Но, если мать не солгала и душа Грозы — все, что ей нужно, то так тому, верно, и быть. Все равно она никому не принесла счастья. А Домаслав, коли и впрямь жениться не передумает, то переживет разлуку
— рано или поздно.
И какой уж долгой ни казалась дорога до Волоцка, а настал тот день, как Гроза начала узнавать здешние места. Осталась за спиной самая ближняя на пути к городу весь. А там уж к самой ночи должны были добраться и до детинца. Гроза все ж уговорила Владивоя позволить ей в седле ехать. Он поупрямился для вида, но согласился. И показалось, что даже нравится князю, что едет она то рядом с ним, то чуть позади, а все равно поблизости. To и дело он поворачивал к ней голову — и тогда по спине наперед пробегалась ледяная волна от его пытливого взгляда, а после все тело жаром охватывало. Слишком хорошо помнила Гроза, что случилось в ту первую стоянку в шатре. Какой силы было желание Владивоя овладеть ей и какой силы — воля его, что остановила от большой ошибки. Теперь она точно знала, что не позволит себе больше слабости перед ним, не позволит душу себе рвать на части кажущейся близостью и отстраненностью одновременно.