Дочь реки
Шрифт:
— Я потребовать у тебя все что угодно могу, покуда Беляна не твоя жена, она в моем роду остается. И я за нее ответ несу перед всеми, перед людьми, которые уже наслушались о том, как она к тебе сбежать хотела. И до Уннара слухи те донесли. И все к тому привело, что он погиб.
— От чар ведьмы, говорят, — беспечно уронил Любор.
И ничего на лице его не дрогнуло от упоминания Грозы, словно и не слышал он больше о ней ничего. И впору бы подумать, что обманул Рарог, зазря обвинил княжича в том, чего тот не совершал вовсе, но Владивой знал, что находник чистейшую правду говорил, потому как ради Грозы старался. Только ради нее слабость свою признал в том, что не может ее освободить.
— Кому ведьма, кому дочь заблудшая, а кому и девчонка неразумная, которой просто не повезло с нелегкой кровью родиться. Да то не всем объяснишь, не все то понимают, — Владивой опустил голову, смолкая. — Но я что хочу сказать тебе, Любор… Я добро тебе дам на то, чтобы Беляну ты замуж взял. И решим мы все по- хорошему.
Кажется, в какой-то миг Любор перестал его слышать: заметно округлились его глаза, а лицо вытянулось, как ни пытался он удержать невозмутимое его выражение. Возможно, он испугался — в том ничего удивительного. Людям свойственно бояться того, что следует за неоправданными ожиданиями. Плохими, хорошими ли — а пугает одинаково. Потому как никак нельзя угадать, что это за собой влечь будет.
— Думается, что не просто так ты добр нынче, князь, — с заметной опаской проговорил княжич.
— Ничего просто так не бывает. И мы можем до большой вражды дойти. А можем сделать так, что ты дочь моего воеводы Грозу вернешь, где бы ее ни укрывал. И вреда ей никакого чинить не станешь.
Со странным удовольствием Владивой отметил, как дернулся кадык у княжича. Хоть и пытается он — нимало — князем казаться, приняв от отца все заботы. И глядит так строго и снисходительно порой, будто милости большой пришел князь Волоцкий у него просить. А все равно щенок еще, который вдруг лужи перестал прудить где попало и взрослым себя посчитал. Потому что не за милостью Владивой пришел, а милость оказывать.
— С чего ты взял, княже…
— Не трать слова, которые ничего не значат, — оборвал его Владивой. — Я просто знаю. И золото козарское видел, что тебе передать должны были. И мне того достаточно. Хочешь себе в жены княжну, хочешь живым остаться и земли свои в целости сохранить: возвращай Грозу. И придержи своих псов русинских, цепных, которых ты любишь выгуливать на моих речных путях.
— Вижу, у тебя тоже свои псы завелись, — вдруг пробежала по губам княжича недобрая ухмылка.
— To дело не твое. Твое дело сейчас решить, как дальше жизнь свою повернуть. Ее я тебе очень сильно могу испортить, княжич.
Что из Любора выйдет, какой муж для дочери, то время покажет. Для нее он пока, казалось бы, ничего дурного не делал, кроме того, что голову вскружил, превратив из девицы спокойной и разумной — в ту, что против всех пошла, все разрушила. А другая девица — что ж, и пострадать может ради выгоды. И потому мысль эта до темных пятен перед глазами злила. А больше еще то, то Любор, зная, что деваться ему некуда, не торопился ответ давать, словно надеялся еще как-то отговориться.
— И ты не будешь в жизнь дочери лезть и пытаться ее своей воле подчинить? — слегка поразмыслив, напоследок уточнил княжич.
— Не думай, что я в безвестьи оставлю ее с тобой. Сам наставницу для нее выберу, и тебе придется выбор мой принять. Но, коли ты будешь ей хорошим мужем и княгиней после сделаешь, обижать не станешь, то и я не буду вмешиваться.
— Хорошо, — княжич опустил ладони на стол и поднялся. — Не думал, конечно, что ты, князь, за дочку воеводову сам приедешь заступаться…
— Это было твоим заблуждением. И ты доставишь ее в мой стан не позже, чем через день.
На том разговор оказался закончен. Княжич пообещал Грозу доставить туда, куда сказано: значит, прятал недалеко — то и ладно. Владивой вышел из общины, решая, принять ли приглашение Любора остаться в тереме, как князю положено, или отправиться в свое становище, что разбили за стеной городской. И только взгляд поднял, как тут же в груди тяжко сердце толкнулось, когда увидел, что к нему идет Беляна. Не торопится, не бежит — а ступает плавно, спокойно, будто всего-то прогуляться вышла или человека какого чужого поприветствовать, перед которым ни в чем не провинилась. И одета была уже, как княгиня, только голова не покрыта. Расстарался княжич для нее и на рубахи из хорошего льна, и на очелье, широкое, расшитое, с шелковой лентой по всей длине, и на бусы в два ряда, да не деревянные какие, а все со стеклом. Как будто готовился давно. И словно со своими вещами, брошенными второпях в покинутом варяжском лагере, Беляна и вовсе от своей жизни прошлой отказалась, оборвала последние нити, считала, что здесь ей будет лучше.
— Здрав будь, отец, — она остановилась напротив, взглянула чуть исподлобья, ожидая чего-то.
Может, гнева его, может, требования домой вернуться. Любор обошел вставшего у двери Владивоя и остановился за спиной ее, положил ладонь на плечо, ничуть не стыдясь — и отчего-то мысль в голове мелькнула: а что теперь связывает их? Осталась ли еще Беляна девицей или полностью во владение мужа будущего поспешила отдаться? Он понял, что не знает дочери, хоть и думал, что прежде всего она — его кровь, та, кого он воспитал так, чтобы перед богами не было стыдно. Чтобы вышла из нее жена достойная любого, самого родовитого мужа. И даже в том ошибся. Все она с ног на голову поставила. Довела до того, что едва не погибли люди, защищая ее от гнева жениха, который злиться имел полное право.
— Поздорову, Беляна, — он и хотел коснуться дочери, погладить по светлой косе и, заглянув ее глаза, увидеть ту девочку, которая была дорога ему. — Вижу, мало я о тебе заботился, мало баловал и любил, чтобы ты, как в беду попала, ко мне обратилась. Нет, побежала к тому, кто женихом тебе только на словах назвался. Кто препоны мне чинил, княжеству вредил и подругу твою в плен взял и договор с тем, кто ее выручить хотел, нарушил. Кровь пролить хотел, чтобы дорогу себе расчистить.
Сжались пальцы Любора крепче на плече невесты. А она побелела вмиг, задеревенела как будто, сомкнув перед собой руки так, что и синяки, пожалуй, сама себе оставит.
— Что ты говоришь такое?!
— Я все объясню, Беля, — шепнул княжич, склоняясь к ее уху, прикрытому полупрозрачными прядками светло-русых волос.
— Уж потрудись, — усмехнулся Владивой, ударив его коротким взглядом, а после вновь на дочь посмотрел. — Не за тобой я приехал. Живи, как знаешь, как сердце тебе твое велит. И коли захочешь домой вернуться, я приму. А не захочешь — то и все, что с тобой дальше будет, тебе самой расхлебывать.
Беляна моргнула медленно — и по щекам ее скатились две слезы, сорвались и, ударившись о бусины на ее груди, разбились мелкими брызгами. В сердце кольнуло тупо, Владивой, коротко вздохнув, пошел дальше, совсем решив, что в стенах этих не останется. Не хочется. День-другой и в стане походном переждать можно.
Княжич не обманул: Грозу привели туда в тот же день, только к вечеру самому, когда тот уж грозился обратиться ночью. Уж начал думать Владивой, что не увидит нынче девушку, а увидел. Но она говорить с ним — да и ни с кем другим — не захотела и в шатер свой, который для нее заранее отдельно поставили, пускать не пожелала. Он заглянул только туда: убедиться, что и впрямь она теперь рядом. Девушка сидела на устроенной для нее лежанке спиной к кошме и даже не обернулась. Владивой решил не тревожить ее: кто знает, какие печали сейчас занимали ее думы, да пусть она хоть с мыслью теперь свыкнется, что снова свободна. Что теперь может беды свои тому доверить, кто сумеет их разрешить.