Дочь Революции
Шрифт:
Измотанный и подавленный он осел на пол. Вынул из внутреннего кармана портсигар и, тоскливо глянув на потёртый российский герб, достал папиросу. Закурил. Триумф горечью обжёг горло, и перед глазами расцвела война. Воспоминания иль видения будущего вспышками вырвались из подкорки. Пепельные дюны, поля… и бесконечная дорога, по которой вереницей ехала техника, перебирались люди. Грузовики да телеги, военные с гражданскими… Где-то в стороне снова звучали выстрелы, и разрывались снаряды.
***
Прощание проходило
— …и женщина, чей путь отныне завершён, пусть обретёт покой в забвении, — в конце женщина перешла на нова эспере, тем самым завершая церемонию.
Едва прозвучало последнее слово, Евгений зазвонил в рынду. Ровно двенадцать раз. Хелена вложила горящую свечу в руки усопшей, и тело той спустили за борт.
— Всё-таки «Панацея», значит? — подавленно уточнил Залерт и пригубил солод. — Жаль. Она была славной. Лучше многих, кого я встречал… Не то чтобы это было сложно, но по нашим временам такое ценно.
— Не худшая характеристика от красморовца. — Кемром мрачно усмехнулся.
Отставив стакан, Дмитрий повернулся к капитану и сказал:
— Послушай… Кемром.
— Что? — с вызовом ответил тот.
— [Отстань], — бросил странник и вновь побрёл в сторону бара.
Палуба опустела. Остались на ней только Хелена и Кемром — они отрешённо смотрели на волны, убаюкивающие вестницу в последний раз. Поражённое элегией тело сгорело за считанные минуты. Ещё немного останки продержались на поверхности воды, а после Понт Аксинский принял Анастази Лайне в свои объятия.
— Мне будет её не хватать, — закурив, вполголоса поделился Кемром.
— Вы давно были знакомы?
— Достаточно. А вы?
— Лично — нет, а по разговорам… Более чем: ей нужно было пересечь границу без нашего ведома.
— Здесь я её понимаю: у Вайс и я не любил отпрашиваться. Ха-х, занятно… Я почти забыл, кем ты стала.
— А кто ещё будет опровергать о тебе слухи и распускать новые? — ундина хохотнула. — Со временем станет легче. Ты и сам это знаешь.
— Nof, — выдохнув облаком триумфальный дым, возразил Кемром, — со временем не становится легче. Я живу достаточно долго, чтобы сказать: каждая смерть воспринимается как в первый раз. Каждая приносит столько боли, что и галлона непенфа не хватит, чтобы забыть. И чем дольше ты живёшь, тем острее воспринимаешь каждую потерю.
Хольт, крепче сжав поручень борта, поинтересовалась:
— И что дальше?
— Нужно будет поговорить с её братом.
— С братом… Стагетский почитатель, точно. Верховная… Госпожа Вайс негодовала, что Анастази предпочла семью ордене. — Капитан только кисло усмехнулся. — Что думаешь ему сказать? Вероятно, его нужно как-то поддержать…
— Hor хочешь — вперёд, — отмахнулся Кемром и, выбросив окурок, завёл руки за спину, — я не силён в красноречии. Есть вещи, что тревожат меня больше, чем чувства какого-то юнца.
— Это что же?
— Чтобы он никому не мстил. Во-первых, этот путь чреват…
— Тебе ли говорить о мести?
— А во-вторых, — невозмутимо, — мстить уже некому. Вилена мертва, а бегать и отлавливать прочих сектантов он не потянет. Вилену, впрочем, тоже не смог бы, но она хотя бы в единственном экземпляре.
— Ты же понимаешь, что ты к этому тоже причастен?
— Человек виновен по факту рождения, — равнодушно изрёк капитан. — Посыплю голову прахом как-нибудь в другой раз. Я бы предпочёл всё-таки что-нибудь исправить.
Вдали замерцали портовые огни. До прибытия оставалось меньше часа.
Эпизод четвёртый
Карпейское Каэльтство: Херсонес
Херсонесский морской порт
3-1/995
С первыми лучами весеннего солнца «Каэльтина Дунария» причалила к херсонесскому порту. К тому моменту на причале собрались уже не только протолекарии с красморовцами, но и журналисты с любопытствующими гражданами. Вспышками заслепили десятки фотокамер, когда на землю сошли пассажиры последнего градеминского круиза.
Хольт, сойдя на сушу, взяла всех новостников на себя. Рядом с ней вскоре возник Евгений — он, как капитана корабля, не мог миновать внимания общественности. Оба отвечали чётко и по делу: Ливерий рассказал о своевременной починке второго двигателя и трудностях прошедшего рейса, а Хелена — о подвиге карпейских демиборцев и гибели многих, в том числе — жертве Вейлон Вайс, предвестницы столичного Санктория.
Кемром не сомневался, что увидит Элиота здесь. Выглядел тот неважно: помятый, постаревший будто на десяток лет. За ограждение, которым обнесли весь причал, парня не пустили. На мгновение капитан даже подумал о том, чтобы избежать разговора… Однако, собравшись с мыслями, подошёл первым.
— Моя сестра, — взволнованно начал Элиот, — где она?
Кемром безмолвно посмотрел на море. До парня не сразу дошло, что это и было ответом. Однако стоило осознанию укорениться в голове, как Лайна парализовало.
— Мне очень жаль, — наконец произнёс капитан. — Оставить поражённое тело на борту означало бы подвергнуть опасности остальных.
— Я-я… Я понимаю. — Пытаясь сохранить остатки здравомыслия, Элиот отвернулся. — Без шанса на посмертие, да?
— Да, — твёрдо повторил Кемром, — забвение, абсолютное. «Панацея»… Не беспокойся, причастные к её кончине умерли прежде, чем сердце её остановилось, — и выглянул из-за спины парня, когда увидел приближающегося красморовца. — Ты… Ты приволок с собой пернатого?