Дочь Сталина
Шрифт:
Для моей матери самым важным было образование. Школа «Френдз» явно не позволяла мне поступить в Оксфорд или Кембридж. Моя мать никогда не была из тех родителей, которые во всем идут детям навстречу. Если я проказничала или начинала дуться, то получала за это. Она терпеть не могла какого-либо нытья или рева. Да, она могла ударить меня — это чисто русская традиция — но она научила меня бороться, как это всегда делала сама. Это был просто ее способ передать мне силу, правда. Я никогда не чувствовала себя оскорбленной или что-то еще в этом роде. Я чувствую к ней полную, абсолютную любовь. Она много раз удерживала меня на краю пропасти.
Бывшая няня Ольги из Висконсина Памела Стефанссон второго декабря позвонила Джорджу Кеннану и сказала, что очень расстроена из-за Ольги. Она хотела узнать, есть ли у Светланы законное право увезти дочь с собой. Кеннан не знал об этом. Его секретарь посоветовала, чтобы Памела связалась с юридическим ведомством Госдепартамента или с советским отделом.
У Кеннана был длинный разговор с Фрицем Эрмартом, офицером национальной разведки США в СССР и Восточной Европе. Госдепартамент и ЦРУ были очень озабочены возвращением Светланы, убежденные, что ее будут использовать для пропагандистских целей, и неуверенные в том, что она может сказать. До чего они в итоге договорились так и осталось неизвестным, но вскоре из Москвы стали поступать донесения агентов ЦРУ. Пока что Светлана не представляла угрозы. После пресс-конференции она больше не делала публичных заявлений.
Тем временем в Москве к Светлане относились как к очень важной персоне. Через несколько дней в гостиницу стала приходить по утрам одобренная правительством учительница, чтобы заниматься с Ольгой русским языком. В это время Светлана искала для дочери хорошую школу. Вскоре стало ясно, что продолжить «свободное» образование Ольги будет не так-то просто, как она себе представляла. Директор первой школы прямо заявил Светлане, что Ольге будет очень трудно. Произнес он это с таким выражением, что ей стало понятно, что именно он имел в виду — Олиного дедушку, чьей тени он не желал в своей школе. В другой школе из отношения директора и его стиля общения Светлана поняла, что Ольгу тут будут показывать как достопримечательность. Естественно, она должна была этого ожидать, но Светлана и не подозревала, что «через тридцать лет после смерти Сталина политические страсти вокруг его имени все еще так накалены». Поэтому учительница так и продолжала приходить в их гостиничный номер.
Через две недели Светлане показали огромную роскошную квартиру в шестнадцатиэтажном жилом доме на Спиридоньевке (теперь она называлась улицей Алексея Толстого). Из окон открывался великолепный вид на Москву и башни Кремля в отдалении. У входа стоял вооруженный охранник. Квартира принадлежала члену Политбюро, который недавно умер. Светлана и Ольга получили возможность делать покупки в роскошных правительственных магазинах, им предложили машину с водителем. Ольга должна была пойти в показательную школу неподалеку, а Светлане восстановили государственную пенсию, которую она получала после смерти отца. Совсем рядом от дома находился Дом приемов МИДа, который посещали в различных обстоятельствах все иностранные корреспонденты. Светлане полностью прощали ее предательский побег, но она должна была вести себя соответствующим образом. Светлана сказала, что они с Ольгой предпочли бы более скромное жилье.
Ольга вспоминала: «Они предлагали нам все самое лучшее — роскошных белых лошадей — но моя мать как бы показала на осла и заявила: «Мы берем этого, все становится странным слишком быстро». После достаточно скромной жизни в Англии Ольга не понимала, почему к ним так относятся. То, что мать отказалась от всей этой роскоши, «сделало посадку более мягкой, но я все равно была в шоке».
Одним из первых друзей, которых навестила Светлана, был Федор Федорович Волькенштейн, которому были адресованы ее «Двадцать писем к другу». Прошедшие восемнадцать лет не пощадили его. Он был старым и больным, а его жена недавно умерла. Он злился на Светлану: «Зачем ты приехала? Зачем? Мы все привыкли к тому, что ты живешь за границей. Твои дети в порядке — ты же знала это. Что ты будешь теперь здесь делать? Ты видишь, как твой приезд использовали для пропаганды. Ведь тебе-то этого не нужно!»
Ольга и Светлана побывали в квартире Иосифа и его жены в Москве и ездили к ним на дачу в Жуковку, расположенную совсем рядом со старым домом Светланы. Ольге показалось, что Иосиф ведет очень удобную жизнь — все, что ему нужно, было под рукой, в том числе и водитель с машиной. Тем не менее, они все смотрели на нее так, как будто она носит дизайнерскую одежду. Даже тринадцатилетняя девочка была шокирована тем, как много пьет ее брат. Оглядываясь назад, она будет вспоминать: «У Иосифа были проблемы с алкоголем и больная печень. Когда мы приехали, то поняли, почему: обильная жирная пища, бесконечная водка, просто батареи водочных бутылок. У него были желтые белки глаз, и он выглядел гораздо старше своего возраста».
Светлана никак не могла успокоиться. Она сделала Иосифу замечание по поводу выпивки, и он ответил зло. Предложила Люде называть ее мамой — та отреагировала холодно. Светлана просила Иосифа зайти к ней в гостиницу — посидеть, поговорить, — он всегда находил причины, чтобы не приходить. Он попросил денег, она дала ему, но спросила, зачем они ему нужны, и он начал кричать на нее. «Ну, я не для того сюда ехала, чтобы слушать твой крик», — сказала она. Она никак не могла представить себе, что ее сын до сих пор чувствует глубокую обиду за то, что она бросила их с сестрой. Светлана только пришла к выводу, что за прошедшие годы он «советизировался» на сто процентов.
Светлана позвонила первой жене Иосифа, Елене, которая теперь снова вышла замуж, и спросила, не может ли внук Илья прийти навестить их в гостинице. Елена ответила, что ее сын готовится поступать в Архитектурный институт и должен много заниматься. Возможно, она думала, что для него будет слишком рискованно ходить к Светлане. Да и чего хотела ее бывшая свекровь, бросив своих собственных детей?
Светлана надеялась, что Катя приедет с Камчатки. Это было очень далеко, но они ведь не виделись семнадцать лет. Светлана знала, что Катя стала вдовой. Ее муж застрелился из винтовки, как говорили, случайно. Но когда Катя, наконец, ответила на ее письма, она писала холодно и в оскорбительном тоне. Она назвала Светлану предателем Родины и отказалась с ней встречаться или позволить увидеть внучку.
Все семейные связи были разорваны. Наступил ноябрь, и Светлана почувствовала себя обреченной на неудачу и медленно идущей ко дну.
Светлана ходила в гости к Степану Микояну и его жене Элле, которые всегда хорошо относились к ней. Ольга проводила время со своими четырьмя дядями Аллилуевыми. Светлана по-прежнему называла их «мальчики Аллилуевы». Это были сыновья тети Ани и дяди Павла, с которыми она играла в юртах на даче в Зубалово и тайком от отца гоняла на машине по улицам ночной Москвы. Это были очень приятные встречи, но Ольга находила, что «Москва — это самое сумасшедшее, темное и холодное место, в котором я когда-либо была. Она по-настоящему меня ужасает». Магазины шокировали американского подростка: «В некоторых магазинах люди готовы буквально поубивать друг друга за какие-то яйца. А в правительственных магазинах точно так же дерутся за флакон дизайнерских духов. Я вижу и расизм, и сексизм». Дядюшки Ольги пытались развлечь ее, приглашая в кино, поскольку кинотеатр находился прямо в их доме: «Я посмотрела множество русских фильмов, дублированных на английский, и множество английских фильмов с субтитрами. Больше всего мне нравились «Ганди» и «Далекие шатры» — сериал об англичанине, живущем в Индии. Я только начинала представлять себе, какой прекрасной должна быть Индия, как все портил дурацкий русский дубляж, выставляющий индийцев «дикарями».
Однажды в семь часов утра Светлана и Ольга без предупреждения нагрянули в квартиру Лили Голден. Елена, дочь Лили, разбудила мать, сказав, что ее спрашивает какая-то незнакомая женщина по имени Светлана. В полусне Лили спросила: «Какая Светлана? Я знаю многих Светлан». Когда Елена вернулась сказать, что пришла Светлана Аллилуева, мать велела ей немедленно одеваться, идти на работу и никому даже не упоминать о том, что к ним приходила Светлана. Она явно чувствовала, что со Светланой по-прежнему небезопасно общаться. Когда Елена вернулась поздно вечером, мать отказалась обсуждать с ней подробности этой встречи.