Дочь Сталина
Шрифт:
Ничего не зная об этих слухах, Светлана, казалось, выходила из того, что она называла «нездоровым состоянием духа». Она купила себе новое жилье, посчитав, что это будет дешевле, чем платить за аренду. К июню она сообщила друзьям свой новым адрес — Бэйтмен-стрит 55, квартира 3. Окна квартиры выходили на кембриджский ботанический сад, и она была немного ближе к центру города. В ней была одна большая комната, которая служила гостиной, столовой и кабинетом, и смежные с ней спальни. Светлана поставила там свой сосновый письменный стол с пишущей машинкой и книжные полки с фотографиями молодых Иосифа и Кати. Из Америки ей прислали некоторые ее вещи, которые хранились у друзей, в том числе и ковры, сотканные индейцами племени Навахо. Они с Ольгой отправились на две недели на острова Силли, где проводили время на пляже и посетили аббатство Треско. К тому времени Светлана почти истратила все свои сбережения. Вся ее жизнь словно находилась в каком-то подвешенном состоянии.
Летом того года издательство «Лансер Интернэшнл Пресс» в Индии, в конце концов, опубликовало ее книгу «Далекая музыка». Заплатили за нее очень мало, но Светлана все равно была довольна. Она писала Розе Шанд: «Я ДЕРЖУ в руках авторские экземпляры. Ты знаешь, меня переполняет чувство, знакомое любому писателю — моя книга, наконец, НАПЕЧАТАНА».
У Светланы был еще один повод для радости. Она недавно получила письмо от Иосифа, где он писал, что Советское правительство дает ему разрешение на поездку в Финляндию. Он был уверен, что ему разрешат выехать за границу. Светлана должна будет тоже приехать в Финляндию, и они смогут обнять друг друга. Светлана сказала Ольге, что скоро она встретится со своим братом.
Светлана поспешила поделиться приятной новостью со своей подругой Джейн Ренфрю: «Если мой сын приедет из Москвы, вам бы хотелось с ним познакомиться?» Она была счастлива, когда Ренфрю ответила: «Конечно». Но вскоре радостная эйфория сменилась глубокой тьмой, которую Светлана так хорошо знала. Она рассказала Ренфрю, что Иосиф звонил и сказал: «Мама, я не видел тебя семнадцать лет. Я серьезно болен. Я очень хочу тебя увидеть».
Светлана решила, что она должна поехать в Москву и встретиться с ним. Она обсудила эту идею только с одной своей подругой, Филиппой Хилл. Она рассказала Филиппе, что Иосиф в больнице. Она ему нужна. У Филиппы были дети и внуки. Она понимала, что чувствовала Светлана. Все, что Филиппа сказала ей, это: «Ну, я думаю, ты должна ехать, разве нет?», — хотя она и беспокоилась за Ольгу, которая ни слова не знала по-русски.
В этом как раз и скрывался намек на причины одиночества Светланы и ее многочисленных заблуждений. В сентябре она писала своему другу Ежи Ко-синскому: «Если я когда-нибудь сбегу назад в Москву, никто не удивится… Того, что я пережила от столкновения с так называемым свободным миром, вполне достаточно, чтобы убить… энтузиазм любого сильного человека. А я НЕ сильный человек, и нервы у меня вовсе не из стали (аллюзия на Сталина)… Мой сын — мой единственный друг… Быть с Иосифом — мое единственное желание, которого я не могу достигнуть. Он погибнет в этом свободном мире, как погибла я, поэтому для меня есть только один путь — вернуться…»
Ранее, в марте 1984 года, она сказала журналисту: «Иногда нужны просто нечеловеческие усилия, чтобы не бросить все, побежать, купить билет, уехать и увидеть их. Иногда меня не заботит, какой там режим. Я просто хочу увидеть своих внуков». Но была еще и Ольга. Светлана считала иронией судьбы то, что у нее есть кровные связи в двух странах, но нет дома. Но она подытожила отважно, хотя и неубедительно: «Мой дом внутри меня. Я, как улитка, беру его с собой, куда бы я не направлялась».
Но правда была в том, что она больше не могла терпеть. У Светланы оставалось очень мало денег, их хватало только на то, чтобы протянуть несколько месяцев. Она находилась в чужой стране, но возвращение в США никак не изменило бы ее положение. Она не нашла издателя, который мог бы ей платить, и, казалось, не состоялась как писатель. Она больше не могла платить за образование Ольги, а от матери она унаследовала идею о том, что дети должны получить самое лучшее образование. Больше всего Светлану огорчало, что ее сын был в больнице и что он просил ее приехать. Она знала, что ее побег обратно вызовет шок, но ее больше не заботило, не станет ли она виновата в каком-нибудь международном скандале. Ее личные интересы перевешивали государственные. Возможно, какая-то часть ее хотела обвести вокруг пальца тех, кто, как она чувствовала, загнал ее в такое положение.
11 сентября Светлана поехала поездом из Кембриджа в Лондон, чтобы пойти в советское посольство, адреса которого не было в справочниках из соображений безопасности. В сумочке у нее было письмо к советскому послу с просьбой о разрешении возвратиться в СССР. После того, как она назвала себя и прошла проверку службы безопасности, мужчина в знакомом коричневом костюме советского покроя не очень дружелюбно поздоровался с ней и забрал письмо, сказав, что оно будет отослано в Москву: «Мы ничего не решаем, как вы сами понимаете». Светлана должна была вернуться за ответом через неделю.
Через неделю поверенный в делах поприветствовал ее с большим энтузиазмом и пригласил на чашечку чаю. Он сказал, что она может вернуться в любой момент. Все планы уже подготовлены. Ей лучше не лететь через аэропорт Хитроу, там ее могут узнать, аэропорт Гатвик намного лучше. Они с дочерью полетят в Грецию, где проведут несколько дней в советском посольстве, а оттуда их доставят в Москву. В Советском Союзе никогда ничего не делалось так быстро. Светлана отказалась. Она не могла уехать так скоро. Ее дочь была в школе, и она еще ничего ей не говорила. Они должны подождать до каникул. Поверенный в делах с готовностью согласился, что она может уехать в конце октября.
По пути в Кембридж Светлана сидела, как в тумане, глядя на деревья и деревенские дома Эссекса, проплывающие за окном. Она думала о том, как отреагирует Ольга. Она знала, что затеяла нечто, что невозможно будет повернуть вспять. Ей только показалось, что снова слышны отголоски ее поспешного бегства семнадцать лет назад?
Вначале Светлана сказала Ольге, что они поедут в Грецию, но, когда Ольга увидела, как мать разбирает вещи и уничтожает бумаги и письма, она начала что-то подозревать. Вечером перед отлетом Светлана, наконец, сказала дочери, что они поедут в СССР, к ее брату и сестре.
Ольга была в ярости. Почему мать не сказала ей раньше? Как долго они там пробудут? Ей даже не позволили попрощаться с друзьями! Они сильно поссорились, и Светлана даже отступила. «Хорошо, — сказала она, — мы не поедем». А потом разбудила Ольгу в три часа ночи, как раз перед тем, как должно было приехать такси, чтобы отвезти их в аэропорт.
Запирая за собой дверь своей новой квартиры, где в холодильнике еще оставались продукты, и садясь вместе с Ольгой в такси только с теми вещами, которые они могли унести, Светлана старалась избавиться от мысли, что поступила плохо. Она должна была получше подготовить дочь, но как она могла это сделать? Нельзя было допустить, чтобы она рассказала обо всем друзьям. Если новость о том, что дочь Сталина возвращается в СССР, просочилась бы к журналистам, на следующий день все газеты в мире вышли бы с огромными заголовками. Ее могли попытаться остановить.
А Ольга могла подумать только одно: «Ну вот, теперь мама будет любить Иосифа».
На следующий день Светлана пригласила на ланч Розамунду Ричардсон. Она пришла на Бэйтмен-стрит со своими двумя младшими сыновьями и постучала в дверь. Ответа не последовало. Она сверилась со своей записной книжкой, чтобы убедиться, что не перепутала день или время. Это было очень странно. Светлана просто исчезла.
Светлана оставила инструкции агенту по недвижимости, чтобы он продал квартиру на Бэйтмен-стрит. Филиппа Хилл вывозила из нее вещи. Разложив все по коробкам, Филиппа решила отослать Светлане в Советский Союз ее любимые индейские ковры, но они, как и почти все остальные вещи, просто исчезли.