Дочь Сталина

Салливан Розмари

Ольга в это время была в Висконсине, у старых друзей Светланы Герберта и Элоизы Фритц, которые руководили летним лагерем неподалеку от Сприн Грин. Светлана надеялась, что связь между дочерью и отцом восстановиться. В тайне от всех она думала о себе как о все еще бывшей замужем за Уэсом, возможно, потому, что характер Ольги был очень похож на отцовский. В памяти Ольги встреча с отцом стала разочарованием. Да, она увидела своего отца, но он оказался «просто каким-то сухим незнакомцем». Каждый раз когда Светлана начинала говорить, что Уэс любил что-то, Ольга прерывала ее вопросом: «И что дальше?», на что мать терпеливо отвечала: «Это

должно иметь значение».

Во время своего путешествия в Англию Светлана начала обдумывать новый план. Ольге была нужна стабильность. Англия казалась очень приятной, люди были так добры. Она написала супругам Маггеридж, что хочет найти хорошую английскую школу с пансионом для Ольги, а сама будет жить неподалеку. Может быть, Китти знает какие-нибудь хорошие школы? Конечно, Светлане будет нужен постоянный доход, но она может стать компаньонкой для пожилой леди или супружеской пары, «которые были бы достаточно образованы и умудрены опытом, чтобы захотеть взять такую неудачницу, как я, в компаньонки… Я могу готовить, шить, убирать, водить машину, делать покупки, фотографировать, печатать (медленно), писать письма от руки». Светлане нравились пожилые люди, и она бы делала все с удовольствием. В Принстоне она уже помогала одной девяностотрехлетней старушке.

Вернувшись в Америку, Светлана погрузилась в хаос своей повседневной жизни, включающей ритуал распаковывания вещей и изучения новых окрестностей своего жилья. Оно сразу ей не понравилось. В округе не было места для прогулок, по вечерам улицы были забиты машинами, Светлана скучала по красивым деревьям Принстона. Но она подписала договор о покупке дома и была вынуждена его соблюдать. Светлана проклинала себя. Она должна была получше все изучить. Светлана с нетерпением ждала, когда Ольга вернется из Висконсина. Без дочери она просто слонялась по пустому дому в надежде, что вещи сами появятся на своих местах.

Затем она, к своему ужасу, обнаружила, что директор и большинство учеников в новой школе Ольги были украинцами. Как они отреагируют, когда узнают, кто Ольга такая? Большинство злобных писем она получала от украинцев, которые желали ей «быстрей умереть или вернуться в красную Москву, где тебе самое и место».

У Светланы была склонность к тому, чтобы порой убеждать себя в каких-то параноидальных опасениях, чтобы сделать то, что ей действительно хотелось. В данном случае ей хотелось переехать, и она задалась вопросом, что будет, если в школе узнают, что Ольга — внучка Сталина? Школа Стюарт охраняла конфиденциальную информацию Светланы и Ольги.

Но, по правде говоря, эта паранойя была реакцией на многочисленные нападки политических эмигрантов из Советского Союза. Это была автоматическая самозащита. Чистки и голод на Украине во время сталинского режима были очень жестокими. Нужно было только найти человека, которого можно ненавидеть за все это. Светлана решила, что она не может рисковать. Им нельзя оставаться в Лоренсвилле. Они снова должны переехать.

Почувствовав себя загнанной в угол, Светлана начинала действовать, не задумываясь, принимать необдуманные решения. Она нашла другой дом, на этот раз в соседнем городке Пеннингтоне, и купила его, еще больше опустошив свой банковский счет. Теперь у нее был этот дом, дом в Лоренсвилле и почти не было денег. Она печально писала Китти Маггеридж: «Я чувствую себя плохой матерью».

По крайней мере, Пеннингтон был старинным городком, где были тротуары. Дом № 440 по Скед-стрит был типичным домиком под щипцовой крышей на окраине города. В нем было две спальни наверху, гостиная с дровяным камином, столовая, которую Светлана превратила в кабинет и большая кухня, окнами выходившая на закрытый задний двор. Большие деревья защищали Светлану от взглядов соседей. Она начала перекапывать заднюю лужайку, чтобы посадить садик, и записала Ольгу в школу Толл Гейт в Пеннингтоне.

Но угомониться Светлана никак не могла. Она писала Китти Маггеридж:

Ох, мне хотелось бы, чтобы не было забора, и поля и холмы уходили в бесконечность. Или чтобы было море, озеро или река — что-нибудь, что не имеет границ. Честно говоря, мне не нужен этот огород, потому что крестьянские корни во мне не сильнее, чем цыганские корни, доставшиеся мне от дедушки Аллилуева. Я бы хотела отправиться в длинное путешествие по всему миру, желательно, на грузовом корабле, в маленькой каюте, чтобы мы подолгу стояли в каждом порту, где обычно не бывают туристы.

Светлана трогательно ссылалась на своих предков по материнской линии. Бабушка Ольга была из немецко-грузинской крестьянской семьи, а дедушка Сергей — наполовину грузин, наполовину цыган. Это было родство, которым она могла гордиться. Если бы Светлана не потеряла свои деньги, она могла бы путешествовать — снова поехать в Индию, затем — в Китай, Японию, Южную Америку, Испанию, Грецию. Но, как она говорила Китти, жизнь 99 % людей совсем не похожа на их мечты. По крайней мере, у нее была ее драгоценная дочь. «Поэтому я возвращаюсь к своей стирке… и ремонту в доме».

Светлана возобновила контакты со своей старой грузинской подругой Учей Джапаридзе, которая теперь была профессором в Хартфордском университете, в Коннектикуте. Уча ужаснулась, узнав, что они живут в деревенском Пеннингтоне. Это убьет Ольгу! Они обе в итоге превратятся в Арчи Банкера (Герой известного американского ситкома, выходившего в 1979–1983 годах, олицетворяющий образ провинциала и узость взглядов — Прим. пер.). Чтобы узнать жизнь, Ольга должна жить в Нью-Йорке. Уча предложила ряд частных школ, куда бы девочка могла поступить. Светлана писала Розе: «Я так счастлива, что хоть кто-то говорит мне об этом. И она уже взяла наши жизни в свои руки».

Одним из самых худших последствий непростого детства Светланы был страх действовать самостоятельно и сделать что-то неправильно. Практически всегда ей был нужен человек, на которого она могла бы положиться. Светлана говорила Розе: «Я знаю, что у меня не получилось найти свой собственный путь в этих современных джунглях свободы, куда я бежала четырнадцать лет назад» и передавала слова Учи. А Уча говорила: «Людка (сын Учи) — мужчина, и он может взять твою жизнь в свои руки и позаботиться о тебе и Оленьке. Она почти кричала на меня, а я таяла как мороженое под солнцем, и из глаз у меня лились слезы, горячие слезы любви и благодарности, счастья принять все это, подчиниться и согласиться, потому что я знала, что она понимает. Я знала, что она знает». Несмотря на то, что она видела свое подчинение как падение, Светлана, казалось, не могла сопротивляться. Она говорила Розе: «Я полностью потеряла волю. Если что-нибудь или кто-нибудь не возьмет меня за руку и не подтолкнет по правильному пути, я не смогу ничего сделать сама».