Дочь Сталина
Шрифт:
Какой-нибудь психиатр мог бы диагностировать у Светланы маниакальную депрессию или биполярное расстройство, но такой диагност совершенно не принимал в расчет то давление, которое она испытывала всю свою жизнь как дочь Сталина. У Светланы, казалось, было две модели поведения: полное подчинение или постоянное сопротивление. Она вышла замуж за еврея против воли своего отца задолго до того, как стала невозвращенкой, за что, как она была уверена, Сталин убил бы ее, если б был жив. Воля отца существовала в ее голове и после его смерти. Она всегда боролась за то, чтобы жить только под своей властью, чтобы найти свой путь. Она без возражений принимала советы других людей, а потом восставала. Каждый новый шаг был неизбежно чреват какими-то последствиями. Поступала ли она правильно? Хотя можно сказать, что ее желание подчиняться более сильной личности было частью советской психологии. В Советском Союзе для того, чтобы выжить, необходимо было найти какого-нибудь покровителя, под крылышком которого можно чувствовать себя безопасно.
Светлана думала не о Нью-Йорке, а о Европе. Как многие эмигранты из Европы, она считала американских детей недисциплинированными. Ольга уже была маленькой бунтаркой. Светлана рассказывала Розе: «Мы ведем себя в точности, как описано во всех этих ужасных книжках о матерях и дочках… Моя американская дочь постоянно не соглашается со мной по любому поводу». Ольга была одаренным ребенком, плохо успевающим в школе. Светлана знала, что ее дети получили великолепное, хотя и социалистическое образование: Иосиф был хирургом, Катя — вулканологом. Если бы Ольгу приняли в закрытую школу в Швейцарии или Англии, это могло бы вернуть ее обратно на верную дорогу.
Светлана разослала запросы в английские и швейцарские школы, где обучение велось на английском языке, и предупредила друзей, чтобы, если они будут наводить справки от ее имени, ни в коем случае не упоминали, кто она такая. Меньше всего ей было нужно, чтобы в американских газетах написали, что она собирается покинуть США. Светлана предпочитала оставаться невидимкой. Получив приглашение на президентский обед в Белом доме в честь столетия со дня рождения Франклина Делано Рузвельта, Светлана написала Нэнси Рейган, что больна. Перспектива служить заменой своему отцу раздражала ее.
В феврале 1982 года Светлана приехала в Нью-Йорк к Розе. Когда они ужинали при свечах с музыкой Генделя, играющей на заднем плане, раздался телефонный звонок. Звонил британский философ сэр Исайя Берлин. Он спрашивал Светлану. Роза была потрясена, услышав голос этого великого человека, который совершил путешествие в Россию, чтобы встретиться с Анной Ахматовой. Светлана объяснила, что Берлин — ее друг, с которым она познакомилась в 1970 году. Он был в Нью-Йорке, и она хотела обсудить с ним свой переезд в Англию. Он был одним из тех людей, кто мог сказать, что для нее будет лучше, в чем она очень нуждалась в тот момент.
Светлана сказала Берлину, что хочет вернуться к интеллектуальной жизни — очень странно, что под суровым культурным давлением в СССР было легче вести насыщенную интеллектуальную жизнь, чем в США, где она пятнадцать лет словно спала на ходу. Берлин ответил, что она должна начать снова писать. Но писать не об Америке, а вернуться к самому началу и взглянуть на всю свою жизнь целиком. Она должна писать о семейной жизни со своим отцом. Но Светлана ответила, что проблема в том, что «у нее не было никакой семейной жизни». Отец никогда «не интересовался тем, что она делает, хотя она очень хотела, чтобы все было по-другому. Но если уж быть честной, то она тоже не интересовалась тем, что делает он». Оказавшись с отцом вместе, они все больше молчали, только иногда он взрывался гневом.
Когда Светлана сказала, что могла бы стать компаньонкой для какой-нибудь британской пенсионерки, Берлин ответил, что это несколько затруднительно, поскольку ее представления о жизни в Лондоне устарели: «Я не могу представить вас в декорациях первого и последнего актов «Богемы». Но он согласился, что она должна попытаться стать как можно более незаметной в Англии. Британцы ценят конфиденциальность. Берлин предложил Светлане послать рекомендательное письмо Хьюго Бруннеру, его редактору в издательстве «Chatto & Windus», предупредив ее, что в отношениях с издательствами лучше сохранять здоровый скептицизм. Тогда возможная публикация станет приятным сюрпризом.
Шестого апреля Светлана уехала в Лондон, чтобы встретиться с Хьюго Бруннером, который нашел ее очаровательной и неотразимой. Она рассказала ему, что у нее есть два проекта: сборник рассказов об Америке, который станет разминкой перед большой книгой, существующей пока только в проекте, — длинной автобиографической работой, которую она пока не могла точно определить. Бруннер написал для нее письмо, необходимое для получения визы:
8 апреля 1982 года
Миссис Лана Питерс, которая желает жить и работать в Великобритании, является известным и успешным писателем. Она продолжит свою карьеру в нашей стране. Сейчас она работает над двумя книгами, и мы намереваемся опубликовать обе.
Роза снабдила Светлану адресами своих друзей, у которых она могла остановиться в Лондоне. Они с Филипом познакомились с ними, когда были миссионерами в Уганде. Среди них был Терри Уэйт, которые тогда служил помощником архиепископа Кентерберрийского, а через несколько лет стал известен всему миру, когда, при попытке разрешить кризисную ситуацию в Ливане, его самого похитили и продержали в заключении почти пять лет.
По случайному совпадению Роза как раз навещала друзей в Кембридже, когда приехала Светлана. Их дети учились в квакерской школе, называвшейся школа «Френдз» и находившейся в соседнем городке Саффрон Уолден. Роза подумала, что Светлана, возможно, заинтересуется этой школой. Назначив встречу с директором школы Уэйтом, Светлана и Роза поехали в Саффрон Уолден в пасхальное воскресенье. Светлане очень понравилось здание школы, которому было уже двести лет, а директор показался симпатичным. Светлана писала Алине Берлин, что квакеры, которые были более либеральными, относились к происхождению Ольги не просто терпимо, а даже безразлично, тогда как в Америке даже подозрение на русские корни вызывало «в некотором роде национальную истерию». По ходатайству Уэйта Ольга была принята. Светлана решила, что теперь будущее выглядит более стабильным. Она работала с издателем. Из его восторженных писем Светлана заключила, что она стала протеже Берлина. Ольга сдала экзамены в школу «Френдз». Им оставалось только дожить до осени.
Но тут у Светланы начались проблемы с визой. Сэр Исайя писал своему другу Фрэнсису Грэхем-Гаррисону, характеризуя ее как «обладающую чувством собственного достоинства, серьезную, умную, немного меланхоличную (ничего удивительного в ее обстоятельствах) леди, достаточно представительную и обаятельную». Могло показаться, что она держит себя как «принцесса какого-нибудь маленького немецкого двора» или как «знатный вельможа, сосланный на чужбину», но он читал ее книги, и она действительно талантлива. Его письмо заканчивалось словами: «Мне хотелось бы найти человека, который поймет затруднительное положение миссис Питерс и увидит, какой она благородный и трогающий душу любого человек. Я не вижу причин, по которым нельзя позволить ей приехать и пожить здесь какое-то время, но я должен проконсультироваться с вами». Грэхем-Гаррисон послал письмо в Министерство внутренних дел Великобритании, и Светлана получила британскую визу.
К первому августа Светлане удалось продать дома в Лоренсвилле и в Пеннингтоне и вернуть большую часть своих денег. Друзья Розы нашли ей квартиру в Кембридже, которую она могла себе позволить снимать. В конце августа Светлана и Ольга улетели в Британию, чтобы начать новую жизнь.
Часть четвертая
Школа жизни на западе
Глава 30
Чосер-роад
Светлана поселилась в квартире 12-В по Чосер-роад. Дом принадлежал доктору Роберту Денману, профессору земельной экономики в Кембридже. Здание было сырым и унылым, типичным английским викторианским домом, навевавшем клаустрофобию. Зато позади него был большой и красивый сад, который спускался к ручью. Чосер-роад находилась на окраине города, и путь к центру лежал мимо ботанического сада вдоль извилистого потока. Квартира Светланы располагалась в чердачной мансарде и словно вышла из девятнадцатого века. Маленькая, без центрального отопления, она действительно могла служить декорацией к «Богеме». Горячая вода остывала в трубах, а холодный ветер задувал из вентиляционных отверстий, расположенных за газовой плитой. В письмах к Розе Шанд Светлана шутила, что новое жилье напоминает ей «старую Россию». «Очень много воспоминаний и очень холодно». В доме было еще две квартиры, в которых жили пожилой библиотекарь-ирландец на пенсии, который всегда приглашал ее на чашечку чая, и супружеская чета из Южной Африки с двумя детьми.