Дочь Сталина
Шрифт:
И, конечно, пресса выследила ее и здесь. В американском журнале «Пипл» появилась статья, в первых строках которой говорилось: «Лана Питерс, мрачная, некрасиво одетая женщина, молчит о многих вещах, когда бродит по бурлящим лондонским улицам, держа путь в лавки древностей и библиотеку. Кто мог бы заподозрить в ней ту, которая раньше звалась Светланой и была единственной дочерью печально известного советского диктатора Иосифа Сталина?» На соседней полосе красовалась фотография насупленной Светланы. Дом на Лэдброук-Гроув упоминался как «коммунальное жилище для одиноких людей, многие из которых страдают от серьезных эмоциональных расстройств». В статье шло обычное перечисление зверств ее отца, упоминалось самоубийство матери, ее собственные многочисленные разводы и покинутые дети. Ничего нового сказано не было, поскольку соседи Светланы отказывались разговаривать
Тем не менее, круг друзей Светланы ширился. Через Нину она познакомилась с мексиканским дипломатом Раулем Ортисом. Ему было слегка за шестьдесят, он был элегантен, мастерски писал и обожал произведения Пруста. Вместе они стали ходить в кино, на приемы в посольства, на концерты, и иногда в ресторан. Ортису казалось, что Светлана — не один человек, а несколько разных. «Каждому она платила его собственной монетой в ответ на то, что именно собеседники ожидали от нее. Я был очень экзотичен. Светлане нравились фотографии весенних деревьев в цвету. Встреча и дружба со мной стали для нее наступлением новой весны». Рауль и Светлана никогда не разговаривали о политике в Советском Союзе. И вообще, его уникальной чертой было то, что ему не было никакого дела до происходящего в СССР.
Но вскоре Ортиса перевели служить в Париж. Когда он готовился уезжать, Светлана намекнула, как было бы хорошо, если бы она тоже поехала жить в Париж и они продолжили бы дружить там. «Не то, чтобы она намекала на возможность сожительства. Но она была очень одинока, а я вел свободный образ жизни и боялся глубоких сердечных связей». Он понял, что представляется Светлане тем, кто мог бы открыть для нее дверь в новую жизнь. «Неверно считать, что Светлана бежала от чего-то. Наоборот, она всегда бежала по направлению к чему-нибудь, к иной жизни, такой, которая совпала бы с ее представлениями о том, что такое счастье и покой». Рауль не позвал ее с собой в Париж.
Лоуренса и Линду Келли Светлана повстречала на коктейльной вечеринке в доме Томасов. Когда отец Лоуренса служил послом Британии в СССР в конце сороковых годов, сам Лоуренс шесть месяцев учился русскому языку в посольстве. Он лично наблюдал вспышку повальной мании преследования в советском обществе, которую породил отец Светланы во время своей кампании по «борьбе с космополитизмом» и «дела врачей». Когда Келли представили Светлане как автора биографии знаменитого русского поэта XIX века Михаила Лермонтова, она замерла, потрясенная, после чего объяснила, что Лермонтов — один из ее самых любимых поэтов. Вместе они наслаждались стихотворением Лермонтова, которое тот написал, когда царь сослал его на Кавказ: «Прощай, немытая Россия!» В то время Келли работал над исследованием по истории Грузии для своей книги «Дипломатия и убийства в Тегеране» и делился со Светланой всеми интересными фактами, которые находил.
Иногда Светлана рассказывала Келли неожиданные и занятные истории из жизни своего отца. Например, о том, как Сталина вывел из себя попугай:
Английская табачная компания «Данхилл», производитель курительных трубок, как-то раз подарила Сталину особенно качественную трубку. В его кремлевской резиденции жил дрессированный попугай, приученный изображать звуки кашля и плевков, которые издает курильщик, раскуривающий трубку. Однажды Сталин явился домой в ужасном настроении после нудной бумажной работы с Молотовым. Когда попугай начал издавать свои звуки, Сталин достал трубку «Данхилл» и убил попугая на месте.
Келли было необычайно интересно общаться со Светланой. «Бедная Лана была как отбившаяся от стаи рыбка в дебрях общества, где никто не понимал ее».
Супруги Келли решили пригласить Светлану погостить в их домике в Лейк-Дистрикте в графстве Камбрия. Мирный деревенский ландшафт — волнистые холмы, отары пасущихся овец, фермерские телеги, разметающие соломку по ветру, громыхая по узким проселкам — был неотразим. Казалось, здесь ничего не изменилось с самого XIX века. Однажды вечером Келли предложили ей совместно нанести визит вдовствующей леди Памеле Эгремонт, хозяйке близлежащего замка Кокермаут. Вдовствующая леди оказалась женщиной средних лет, отличавшейся изысканной красотой. Она много путешествовала по юговосточной Азии и Китаю. Вскоре Светлана стала бывать в ее роскошной лондонской резиденции. Леди Эгремонт с теплом вспоминала, как Светлана сидела на диване в гостиной и рассказывала о Сталине. Она объясняла
Когда Светлана произнесла эту фразу, она встала, тяжело прошагала в один конец гостиной, потом обратно, и внезапно ее лицо стало почти точь-в-точь как у ее отца (я видела его фотографии). Так она на какой-то момент превратила себя в его подобие, а потом бухнулась обратно на диван и заявила: «Больше никогда не говорите со мной о нем!»
Больше всего, по словам Светланы, ей были противны все кремлевские лакеи, окружавшие отца, докучавшие ей своими мелочными подарками и пытавшиеся использовать ее, чтобы подобраться к Сталину и задобрить его. «Она их видела насквозь. Я полагаю, она была достойной восхищения женщиной, учитывая все, через что ей пришлось пройти и какие роли ей приходилось играть». Лишь раз Светлана разозлилась на Памелу. Это случилось, когда Памела прочитала новую биографическую книгу о Берии и спросила Светлану, что та об этом думает. Светлана в ответ рявкнула: «Ничего не хочу слышать об этом человеке! Он убил восьмерых моих родственников». В то время как многие американские друзья Светланы указывали на ее взрывной характер, с точки зрения Памелы Эгремонт, она была «потрясающе нормальной, твердой, как скала».
После своего возвращения из СССР Светлана возобновила былую дружбу с Розамонд Ричардсон. Та уже была довольно известна благодаря своим книгам о садоводстве и кулинарии. У нее был особый дар писать о кухнях различных стран и народностей в их культурном контексте. Как-то раз, когда они со Светланой встретились в Сафрон-Уолдене за чаем, Светлана вдруг повернулась к Розамонд и заявила: «Мы должны вместе написать книгу». По воспоминаниям Ричардсон, это было так, будто эта идея внезапно влетела к ним в окно. Светлана предложила создать новую книгу на основе тех интервью, которые Ричардсон ранее брала у нее. В ее представлении, она могла бы рассказать в ней о семействе Аллилуевых и о наследственной цепочке сильных женщин в их роду. Ей хотелось объяснить читателям, как революция уничтожила их семью. Только лишь здоровая злость и черный юмор помогли ее бабушке сохранять рассудок. Все свои последние годы Ольга, мать Нади, прожила в Кремле в одиночестве. Как-то она объяснила Светлане, как ей удалось выжить. Она говорила: «Ты знаешь, я делаю так: завариваю для себя чай. Ставлю его на стол перед собой и говорю: «Битте шон!» (нем.: «Не отведаете ли?»), — и сама себе отвечу: «Данке шон!» (нем.: «Большое спасибо!»), а потом сажусь и пью его». Ее бабушка не могла противопоставить ничего злодействам Сталина, но стоическая самодисциплина и жесткий юмор помогали ей справляться с невзгодами.
Слушая рассказы Светланы, Ричардсон горячо сопереживала ей: «Как много вы страдали!» На это Светлана отвечала, что она сама вовсе не страдала, в отличие от людей, которые прошли через лагеря. Она часто вспоминала об Ирине Гогуа, которая была очень близка с Надей. Гогуа арестовали в середине тридцатых годов, и она провела семнадцать лет в заключении и ссылках. Ирина никогда не рассказывала в подробностях о том, что с ней происходило, но она объяснила, как ей удалось выжить. Светлана повторяла слова Нины, которые были словно каленым железом выжжены в ее памяти: «Я доказала для себя одну вещь. Я приняла то, что произошло со мной, как факт. Свершилась несправедливость. Я ничего плохого не сделала, но должна была вынести все. Иначе было нельзя: я видела, как другие люди не могли понять и принять произошедшее, они протестовали и разбивали себе лбы о тюремные стены, и очень скоро они умирали». Светлана добавила к этому: «О, да, люди там становились мудрее. Когда случается самое плохое, мудрость приходит сама».
Их совместный с Ричардсон проект вскоре стал книгой, посвященной истории семейства Аллилуевых. Переполненная радостными предчувствиями Светлана несколько раз звонила в Москву тем родственникам, которые обычно не выступали на публике. Она убеждала их: «Пригласите к себе Роза-монд. Она правильный человек». С благословения Светланы Ричардсон полетела в Москву вместе с переводчиком и целую неделю брала интервью у двоюродных братьев и сестер Светланы и других членов их большой семьи. Наследники Аллилуевых были с ней откровенны и передали трагические истории пребывания их близких в тюрьме, рассказали о потерях и исчезновениях, пережитых при Сталине.