Дочь войны. Пешка
Шрифт:
– Барабаны!
Началась паника, и я сразу же осознала свою ошибку. Матери схватили детей и побежали с ними к лачугам. Целые семьи оставили все, что так усердно добывали, и бросились к своим домам. Это мешает мне ориентировать в напуганной толпе людей. Передо мной упала молоденькая девушка с грязными светлыми волосами, я споткнулась о нее и еле удержала равновесие. Девушка исчезла в водовороте бегущих ног. Надеюсь, с ней все будет в порядке.
Слишком поздно для церемоний, и я закричала:
– Хокинс! Хокинс! Барабаны!
Я схватила Фармера Уэллса за руку, когда он
– Где Хокинс?
– Пусти меня, Каролина! – взвизгнул Фармер.
– Ты его видел?
– Он внизу, со своими козами, – Фармер вырвался из моих рук и исчез в толпе мечущихся взрослых и отчаянно ревущих детей.
Я бросилась на окраину поселка. Здесь всего несколько домов. Они стоят слишком близко к лесу: никакой защиты от бродячих республиканцев или голодного медведя.
Капли дождя падают на лицо и попадают в глаза, затуманивая зрения. А может быть, это просто слезы.
– Хокинс! – снова закричала я. Молния расколола небо на две половины. Она ударила очень близко, и раскат грома раздался почти одновременно со вспышкой света. Толпа на центральной площади заполошно закричала и заметалась. Они убьют друг друга раньше, чем у меня появится шанс спасти их.
Я заметила нашего мэра, бредущего по склону холма, тяжело дышащего, неуклюжего, как беременная корова. Он заметил меня и попытался ускориться. Хокинс – единственный в нашем поселке, кто имеет избыточный вес. Все мы знаем, что он ест и копит все, что только может достать. Мэр получает то, что хочет.
Длинными бессонными ночами Дед рассказывал вещи, которые мне знать не положено, кусочки истории, за которые его могли бы выгнать из лагеря. Хокинс, по его словам, в прошлом был представителем высшего общества. Богатые стали богаче, а бедные стали беднее. Дед говорил, что все меняется, но лишь одно неизменно: общество, большое или маленькое, поддерживает тех, у кого есть деньги, независимо от того, заработаны они честным трудом или украдены.
Я подбежала к Хокинсу и когда попыталась остановиться, подскользнулась на сырой тропинке и врезалась в него, спружинив о мягкий живота. Мы изо всех сил пытались остаться в вертикальном положении, он схватил меня за плечи для равновесия – этот массивный мужчина использовал для поддержки тощую четырнадцатилетнюю девочку – и каким-то чудом мы устояли на ногах.
– Что за суматоха, Каролина? Что, во имя… – начал мэр.
– Барабаны. Я слышала военный ритм, – перебила я его.
– О, нет. Где?
– Они пересекли горный хребет.
– Ты уверена?
Я кивнула, но, очевидно, недостаточно уверенно, и он снова спросил меня, на этот раз более настойчиво, повторяя слова жестко, акцентируя каждое из них, сжимая мне плечи.
– Ты уверена?
Я начала сомневаться. Я ничего не видела своими глазами, но побоялась признать этот факт.
– Может быть. Они совсем рядом.
– Сколько?
– Я… я не знаю.
Гнев вспыхнул на его лице.
– Ты не посмотрела?
– Нет.
– Нет?
– Я… нет, я побежала. Я вернулась, чтобы предупредить всех.
– Ты разведчик, Хант. Это твоя работа. Глупая девчонка!
– Я…
– Возвращайся назад. Возьми с собой Брэндона.
– Но…
– Делай свою работу, как положено. Найди Брэндона и иди! Узнаете, сколько их, и не возвращайтесь, пока не узнаете.
– Да, сэр!
– Мне нужно знать, сколько. Если это всего лишь небольшая группа, может быть, мы сможем продержаться. Но если их больше, если они посылают целый полк, тогда мы должны отступить. Не имеет значения, насколько хорошо мы можем бороться. Понимаешь?
– Но как я узнаю?..
– Узнаешь. Иди.
Я не стала ждать других приказов. Я не дам ему возможность снова ругать меня. Я повернулась и ушла по тропе между двумя лачугами, которые были построены слишком близко друг к другу Смитами и Лоуэллами, семьями, которые десятилетиями сражались за один и тот же участок земли. Полоса шириной в двенадцать дюймов, разделяющая их собственность, была источником стольких окровавленных носов и разбитых губ, что другие жители больше не обращали на них внимания.
Старейшина Лоуэлл стоял перед своей хижиной, прикрывая свои окна, старейшина Смит напротив него делал то же самое. Мужчины обменивались колкостями, выясняя, кто чем должен заниматься. Они не обратили на меня никакого внимания, когда я пробежала между ними.
Я кинулась назад на центральную площадь и увидела, как люди из лагеря делают все возможное, чтобы защитить то малое, что у них есть. Они прибивали дополнительные куски металла к стенам своих домов, загораживая задние входы ржавыми устройствами, которые дед называет холодильниками. Когда люди использовали электричество – я слышала только запрещенные истории об этом – они хранили холодную еду, и я могу только представить, насколько это должно быть круто.
Истошные крики прекратились, и их заменили мольбы о необходимом, кто-то просил о помощи, кто-то – дополнительный лист металла. Некоторые жители справились с укреплением своего жилища быстрее, чем другие, и они были достаточно любезны, чтобы помочь там, где это необходимо.
Я спрашивал дедушку, почему мы не оставляем защиту на месте, чтобы не нужно было каждый раз повторять это безумное строительство защитных сооружений, когда опасность приближается. Мне кажется, что пребывание в готовности имеет смысл в наших условиях. Дед говорил, что я, вероятно, права, но это из-за Хокинса, который считает, что постоянный дополнительный уровень защиты держит людей в постоянном страхе, а это непродуктивно. Я понимаю его логику, но я бы предпочла спокойствие. Если бы я была мэром, я бы заставила всех учиться работать так же усердно, одним глазом поглядывая через плечо.
Я увидела, что Брэндон помогает своему отцу. Он держал в руках резиновую шину, и я не сразу поняла, как они собираются ее использовать. Я выкрикнула его имя и схватила его за руку, разворачивая к себе. Взволнованный и напряженный, он замахнулся, но потом узнал меня.
– Каролина?..
– Ты должен пойти со мной.
– Зачем?
– Нам нужно посчитать, сколько людей придет.
– Не сейчас. Попроси кого-нибудь еще. Видишь, я помогаю…
– Хокинс так сказал. – Я указала подбородком в сторону долины. – Мэр приказал вернуться туда