Дочери дракона
Шрифт:
Интересно, зачем все-таки та пожилая женщина отдала гребень мне. Впрочем, неважно: после всего, что сегодня случилось, у меня нет сил об этом думать. И все-таки перед тем, как снова запаковать гребень, я решаю рассмотреть его повнимательнее. Вещица просто потрясающая. Она сверкает у меня в руке, а двухголовый дракон с изогнутыми языками в обеих пастях так и тянется ко мне когтями. Я провожу пальцем по золотой кромке. Она гладкая и прохладная. В жизни не держала в руках такой роскошной вещи. Вдруг я понимаю, что не настолько и устала.
Я оглядываюсь, чтобы проверить, не смотрит ли кто на меня. Но все таращатся в окна автобуса
Мы подъезжаем к гостинице «Седжон» — она в самом центре делового района Сеула — и устало выбираемся из автобуса. В вестибюле гостиницы, отделанном стеклом и мрамором, к нам с папой подходит доктор Ким, организатор нашего тура. Он просит разрешения поговорить со мной наедине. Мне хочется только одного: вернуться в номер, рухнуть на кровать и поплакать. Но невысокий энергичный доктор Ким отлично показал себя за эту поездку. Может, он даст мне совет насчет биологической матери. Я говорю папе, что скоро приду, и отхожу с доктором Кимом в угол вестибюля. Он говорит, что видел, как в автобусе я рассматривала некую вещь. «Видимо, ценную», — добавляет он и хочет знать, что это было.
Я отвечаю, мол, ничего особенного, но его мой ответ не удовлетворяет.
— Анна, если тебе что-то передали, мы должны об этом знать. Действительно обязаны. От нас требуют вести учет всего, что передается американским детям, усыновленным через наше агентство.
— Да это просто гребень, доктор Ким, — говорю я.
Он бросает на меня осуждающий взгляд, будто я непослушный ребенок.
— Закон запрещает, действительно запрещает вывозить из страны объекты культурного наследия, — твердо заявляет он. — И вообще, если это просто гребень, почему ты не хочешь мне его показать?
Про такие вещи есть закон? У меня и так полно проблем, я не хочу вляпаться еще и в неприятности с властями, так что я достаю сверток и показываю гребень доктору Киму. Он наклоняется поближе, и крайнее изумление в его глазах заметно даже сквозь толстые стекла очков.
— Это не просто гребень, — шепчет он. — Я должен его забрать и передать кому следует.
— Кому следует?
Он медленно покачивает головой.
— Ты не можешь оставить гребень себе, Анна.
— Почему? — спрашиваю я.
Он не отвечает, только повторяет, что я должна отдать гребень ему.
— Это важно, — говорит он. — Поступи правильно. Отдай гребень мне. Я о нем позабочусь, действительно позабочусь.
Я чуть не отдаю ему гребень прямо там, в вестибюле гостиницы, но вдруг вспоминаю ту старуху. Она обещала, что расскажет мне свою историю и тогда я все пойму. По-моему, тут кроется что-то важное лично для меня, а от поведения доктора Кима мое любопытство только разгорается. Я снова заворачиваю гребень и убираю его в сумку. Доктору Киму я говорю, что не хочу нарушать законов, но сначала должна показать гребень папе. Я даже умудряюсь вежливо улыбнуться.
Я иду через вестибюль клифту и нажимаю на кнопку вызова. Когда лифт подъезжает, я оборачиваюсь посмотреть, где доктор Ким, не ушел ли он. А он, оказывается, подошел ко мне вплотную.
— Поверь мне, действительно поверь, Анна, — говорит он, глядя на меня в упор. — Тебе не нужен этот гребень.
Я захожу в лифт, и двери закрываются.
Я
Папа, не вставая с постели, спрашивает, чего хотел доктор Ким. Девушка в зеркале отвечает, что он хотел посмотреть на вещицу, которую ей дали в приюте.
— Тебе кто-то что-то дал в приюте? — спрашивает папа.
— Да. На улице, после нашей невстречи.
Он отрывает голову от подушки:
— И что же?
Я поворачиваюсь к зеркалу спиной и показываю папе гребень. Он встает, чтобы рассмотреть его получше.
— Господи, просто потрясающе!
— Та женщина сказала мне прийти вот по этому адресу, чтобы она рассказала мне свою историю. — Я протягиваю ему записку.
Папа читает ее и хмурится.
— Ну не знаю, Анна. Сеул — большой город, а ты не знаешь эту женщину. Какая она?
— Пожилая, но… сложно сказать. Я не успела ее толком рассмотреть.
— А что сказал доктор Ким?
Я забираю у него записку и заворачиваю гребень в ткань.
— Он сказал, что мне нельзя оставить гребень себе. Сказал, я должна передать вещь ему, а он отдаст ее кому следует, что бы это ни значило.
— Может, так и надо поступить.
— Ну да, наверное, но я хочу сначала узнать, что все это значит. Хочу съездить по этому адресу.
— Когда? — спрашивает папа. — Мы же завтра уезжаем.
— Только в семь вечера.
— Ну да, но автобус в аэропорт отправляется в четыре тридцать. А днем мы собирались в Итхэвон за покупками. Мне надо забрать свой новый костюм.
— А я там приметила селадоновый горшок [1] , хотела завтра его купить, — вспоминаю я. — Но это неважно. Я лучше вместо покупок поеду к этой женщине.
Папа обдумывает мои слова и говорит:
— Может, мне стоит тебя проводить.
1
Знаменитую корейскую керамику часто называют просто «селадон», по названию зеленоватой глазури. — Здесь и далее примеч. пер.
— Она велела, чтобы я была одна.
Папа тяжело вздыхает и устало садится на край кровати. Вид у него опустошенный — папа так выглядит с самой маминой смерти. Я сажусь рядом с ним и обещаю, что буду вести себя осторожно.
Он кивает. Я коротко обнимаю его, а потом иду в ванную переодеться к ужину.
Вечером мы возвращаемся в номер и готовимся ко сну, и вдруг папа, уже переодевшись в пижаму, спрашивает, не хочу ли я поговорить о своей биологической матери. Вообще-то хочу. Я о многом хочу поговорить. Хочу во всем разобраться и вернуться на правильный путь. Но почему-то отвечаю, что не стоит об этом разговаривать. Не сейчас. Папа устало направляется к своей кровати, и на лице у него написаны одновременно обида и облегчение.