Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
Страдания маленького зверька, стонавшего и пищавшего голосом человеческого младенца, окончательно сдёрнули с души Лесияры кокон глухоты и горестного онемения. Сердце облилось горячей волной боли, а руки княгини обагрились звериной кровью.
«Сейчас, – пробормотала она, принимая детёныша у Ростислава. – Иди сюда, маленький… Прости, прости меня!»
«Спаси его, государыня Лесияра, – со слезами в голубых глазах умолял княжич. – Он же такой маленький, только на свет народился, ему рано умирать!»
Лесияра делала всё, что могла. Обломок привнёс в
«Всё, через пару дней будет здоров. Устрой его удобно, в тепле и полном покое. Кушать ему нельзя, пока рана не заживёт, только язычок водой можно смачивать».
Бережно приняв медвежонка у княгини, юноша ожесточённо процедил:
«Ненавижу травлю… Хоть плетьми меня сечь прикажи, а не поеду больше с тобою!»
Взгляд, которым он обменялся с Искреном, сказал Лесияре о многом. Бросив эти дерзкие слова своему облечённому властью родителю, Ростислав убежал с медвежонком, а Искрен покачал головой.
«Звериную травлю не любит, оружия боится, – хмыкнул он. – Его бы в светлицу, за рукоделие – там, с девками, ему самое место. Старшие мужчинами выросли, а этот… Тьфу!»
«Мужчину мужчиной делает не любовь к кровавым забавам, друг мой Искрен, – сказала Лесияра. – Мальчик любит зверей, а ты пытаешься заставить его их убивать… Так ты из него воина точно не воспитаешь».
Больше в снегу ничего не светилось, и она, не церемонясь, пошла по шатрам. Шестой осколок застрял в подушке, на которой спал крепко выпивший старший княжич Велимир, а последний, седьмой, она долго не могла найти, пока не заглянула в шатёр к главному княжескому ловчему. Тот сидел бледный, с мокрым пятном на груди и блестящей от капель курчавой тёмно-русой бородой, а в руке сжимал кубок.
«Н-н-ни х-хрена себе опохмелился», – заикаясь, выдавил он.
В боку золотого, украшенного драгоценными камнями и жемчугом кубка торчал последний осколок меча, на который ловчий таращился круглыми от оторопи глазами. Выдернуть его удалось только клещами.
«Что же это, Лесияра? – щурясь на обжигающе-морозном ветру, спросил Искрен. – Что же за беда кроется на востоке, что даже меч твой разорвало?»
«Мертвецы встают из-подо льда, – пробормотала княгиня, вновь вспомнив сон младшей дочери. – Нынче или будущей зимой? Вот вопрос».
«О чём ты?» – непонимающе нахмурился Искрен.
Стряхнув ледяное оцепенение, Лесияра сложила осколки меча в ножны. Они провалились туда с жалобным звяканьем, и сердце княгини отозвалось гулкой тоской.
«Потому я и пришла к тебе, Искрен, – глухо молвила она. – Если что-то начнётся, то твоя земля первой примет удар. Или этой зимой, или будущей – пока неясно, поэтому готовым надо быть каждый день. Ты можешь послать своих людей в Мёртвые топи на разведку? Я бы давно своих кошек отправила, да не можем мы там находиться… А вы, люди, не так чувствительны к хмари».
«Утром же отправлю соглядатаев», – кивнул посерьёзневший и уже окончательно протрезвевший Искрен.
Было ли то действием отвара яснень-травы или следствием свалившихся посреди беззаботности недобрых новостей, но пришёл он в себя быстро. К нему вернулась ловкость движений: нырнув в шатёр, он появился оттуда с оправленным в золото охотничьим рогом, вскочил на сани с добычей и затрубил тревогу. Зовущий вдаль, окрыляющий и будоражащий душу звук разлетелся по лесу, будя людей в шатрах.
«Что случилось, княже?» – подскочил к Искрену дружинник.
«Сворачиваемся и возвращаемся домой немедленно, – приказал тот. – Поднимайте всех, будите, как хотите – расталкивайте, поливайте водою, а чтобы все были готовы выехать сей же час!»
«Домой, сворачиваемся, приказ князя!» – полетело между шатрами.
Лесияра отрешённо наблюдала за сборами и беготнёй. Торопливо сворачивались шатры, посуда и остатки снеди бросались в сани, пламя светочей трепетало, кони ржали, а княгиня слушала горькое эхо потери в своей груди. Меч… Другого, подобного ему, не было и в ближайшее время не могло появиться. Много чудесного оружия ковалось в Белых горах, а такое, с даром прорицания, рождалось раз в пятьсот лет. Причём никогда не существовало пары вещих мечей одновременно – только один, и владела им, как правило, повелительница Белых гор. Предыдущий меч, по обычаю, был «похоронен» в дереве вместе с его хозяйкой – родительницей Лесияры, княгиней Зарёй.
Лесияра вскочила в сани, откуда ей уже махал Искрен. Она могла бы переместиться мгновенно, но предпочла ехать вместе с зятем: боль требовала передышки. Укутавшись в плащ, Лесияра бережно расположила ножны с обломками меча на коленях. В княжеских санях устроился и Ростислав, из-под мехового плаща которого торчал розовый носик медвежонка. Сурово сжатые губы Лесияры невольно тронула тень задумчивой улыбки. Бег саней убаюкивал, и только остро-морозный встречный ветер не давал ей уснуть. Искрен мрачно молчал, его глаза утопали во тьме под бровями.
В город они въехали глубокой ночью. Когда сани, скрипя полозьями, остановились на заснеженном княжеском дворе, княгиня не смогла подняться и выбраться из них: чёрный небосвод придавил её тяжестью тысячеглазого звёздного взгляда. Отрешённость, мягко окутавшая её в лесу, исподволь превратилась в оцепенение. Мучительно преодолевая каменную неподвижность, княгиня немного разжала окоченелую хватку на мече и поняла, что смертельно замёрзла. Пальцы ног вообще не чувствовались внутри сапогов. Казалось, согревающий живительный свет Лалады в её крови остыл и погас, в душе настала гулкая холодная тьма, и соприкосновение с рукояткой меча отзывалось в сердце болезненным уколом. Больше никогда не вынуть из ножен зеркально сияющий клинок, не увидеть в нём отражение неба, не ощутить его тяжесть в своей руке…