Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
«Да я тебе только помочь хотел, – минуя слух, прозвучал в голове охотницы голос Борзуты. – А добыча общая, в общий котёл идёт».
Слегка ошеломлённая таким способом общения, Невзора опешила, но вспомнила: Размира говорила, что Марушины псы могут разговаривать без голоса. А Борзута, уже обернувшись человеком, склонился над косулей и разглядывал торчавший из её бока нож. Тот вошёл по самую рукоять.
– Да уж, бросочек у тебя – ого-го, – с нервным смешком проговорил молодой оборотень. – Что-то этакое я и предвидел, когда ты за нож схватилась... Потому и кинулся на опережение.
– Марушин пёс проворнее человека. Ты мог бы и увернуться от ножа, – сказала Невзора.
– Может,
В его взгляде опять проступила вина, он насупился и смолк. Невзора, выдернув нож и очистив его о траву, вложила в чехол.
– Ладно, что случилось, то случилось, – проронила она. – «Если бы» да «кабы» тут уже не к месту. Ну, давай, помощник, тащи нашу общую добычу, коли уж вызвался.
Борзута легко взвалил косулю на свои могучие плечи, и они пошли назад – к лежбищу оборотней. Точнее сказать, Невзора пошла, а её помощник будто скользил в вершке над землёй, что придавало ему небывалую скорость.
– Погоди! – крикнула ему вслед запыхавшаяся Невзора. – Мне не угнаться за тобой!
– А-а, я и забыл, что ты ещё не умеешь по хмари ходить, – ответил тот, останавливаясь. – Ничего, скоро научишься. И будешь бегать так же быстро!
В сущности, не такой уж он плохой парень, думалось Невзоре. Может, не шибко умный, но точно не злодей. И, подумав так, охотница тут же поёжилась: не услышал ли тот её мысли? Впрочем, широкая мускулистая спина размашисто шагавшего Борзуты всё так же мерно колыхалась впереди, а голова косули безжизненно покачивалась, свешиваясь с его плеча.
Они вернулись одними из первых, позже подтянулись остальные – кто с добычей, кто пустой. Ёрш, которого Невзора правильно распознала как вожака, пришёл мокрым, но со связкой рыбы. Откинув когтистой пятернёй влажные волосы с низкого, широкого лба, он кинул аршинных рыбин на траву и глянул на Невзору.
– Что, охотница, не повезло? – хмыкнул он.
Борзута поспешил восстановить справедливость.
– Э, нет, Ёрш. У нас зубы во рту, а у неё зубы по воздуху летают! Вернее, зуб, – и он кивнул на охотничий нож Невзоры. – К зверю подкрасться и стальное жало ему прямо в печёнку всадить – это суметь надо!
Ёрш прищурился, а потом вдруг швырнул в Невзору лесное яблоко – твёрдую недозрелую кислятину. Ну а та не растерялась – перешибла зеленоватый плод прямо в воздухе. Яблоко разлетелось на половинки, а нож вонзился в ствол дерева, свистнув над головой у вожака.
– Недурно, – сказал Ёрш.
Невзора выдернула нож и сунула в чехол, поймав на себе мерцающий взгляд рыжей красавицы. Та, поджидая возвращения охотников, плела венок: охапка цветов лежала рядом с ней. От этого взгляда у Невзоры жарко ёкнуло где-то не то в селезёнке, не то в кишках.
Оборотни ели мясо сырым, а Невзоре пришлось развести костерок, чтоб его поджарить. От добытой ею косули охотнице достался приличный кусок.
– Меня Лелюшка зовут, – прозвучал рядом бархатисто-низкий, тягучий голос.
Это огневолосая красавица подсела к костру, при свете которого её большие, пристально-насмешливые глаза из зверино-жёлтых стали водянисто-голубыми. Холодный это был оттенок, осенними заморозками от него веяло, но рыжие отблески огня в зрачках придавали её глазам какой-то ведьминский, шальной вид.
– У меня травки душистые найдутся, с ними мясо вкуснее будет, – сказала Лелюшка. – Давай, пособлю приготовить.
Невзора не отказалась от помощи, невольно любуясь её плавными, текучими, ловкими движениями. Было в них что-то чарующе-хищное, околдовывающее, опасное, а изгибы тела источали терпкую чувственность. Бёдра и ягодицы – наливные, женственные, точёные лодыжки,
– Тоскую я временами по людской еде, – сказала Лелюшка, принимаясь сперва за лопатку. – Блинчиков порой охота узорчатых, пирогов да ватрушек, каши рассыпчатой... Матушка моя знатно готовила!
– А как ты оборотнем стала? – полюбопытствовала Невзора. И тут же усомнилась в уместности своего вопроса.
Лелюшка, впрочем, не показала виду, что ей больно об этом вспоминать.
– Меня один Марушин пёс-одиночка украл и обратил. Женой своей хотел сделать. А я сбежала от него, как только сил набралась. Встретила Ерша со стаей, они меня приняли и защитили. А тот бирюк к нам не суётся, Ёрш ему отпор дал. Встречаю его теперь изредка, так он от меня как от огня бежит – Ерша боится. Ёрш не всякого к себе принимает.
Венок она водрузила Невзоре на голову, окинув её смеющимся взглядом.
– Ты не горюй. Мы с тобой славно заживём, весело. – И потрепала её по плечу, обдав охотницу жаркой тьмой расширившихся зрачков.
Смысл этих слов, пока ещё туманный, отдался внутри у Невзоры странным горячим биением.
Костерок уже догорал, когда подошла Размира – поджарить на углях кусок рыбы. Лелюшка сыто дремала, свернувшись рядом с Невзорой и касаясь её своим мягким, тёплым боком.
– Быстро вы подружились, – усмехнулась Размира. И добавила тише: – Ты с ней ухо востро держи. Она та ещё особа. Бедовая.
– Я всё слышу, – пробормотала Лелюшка сонно.
– А я своего мнения и не скрываю, – ответила Размира резковато.
– Подтиралась я твоим мнением, – грубо, но вяло отозвалась рыжая девица. И продолжила дремать, повернувшись на другой бок.
Размира хмыкнула, но не удостоила соплеменницу ответом.
– Пойдём к нам, – сказала она Невзоре, которая сидела в стороне от всех. – Древец сейчас будет сказку сказывать. Мастер он у нас по этой части великий.
Невзора сама в этом убедилась. Древец хоть и молод был, но сказаний знал великое множество, а ещё больше, судя по всему, на ходу выдумывал. Этот рыжеватый, остроглазый оборотень, щуплый, с впалым животом и клочковатой гривой, росшей по бокам лица и шеи, завёл длинную, запутанную, мрачную историю о приключениях витязя-наёмника. Рассказ изобиловал жестокими, кровавыми подробностями битв и стычек; подробно описывал сказитель обычаи чужих земель, в которых витязю довелось побывать, а слушатели дивились тамошним нравам. Жестокосердные правители, прекрасные девы, диковинные чудовища, козни царедворцев, кровопролитные сражения и неистовые чужеземные забавы – всё это Древец живописал с таким знанием дела, что стая внимала ему с открытыми ртами. Рассказчиком он был и впрямь незаурядным, мастерски использовал и свой голос, и лицо, а порой и с места вскакивал, представляя рассказываемое: как витязь мечом замахивался, как окидывал взором с обрыва цветущую весеннюю долину... Он перевоплощался по очереди в разных героев, и на его лице отображались все их мысли и чувства – страдание, радость, гнев, печаль и душевные метания. Передавая речи правителей, он приосанивался, величественно расправлял плечи, и казалось, будто на его челе мерцал царский венец; когда речь шла от лица молодой девы, он становился мягким, робким, застенчивым – вылитая девушка, только вместо длинной косы – лохматая, раздвоенная грива-борода. Смотрелось это чудно и забавно, и Невзора не могла сдержать усмешки.